Сезон Гроз.

– Оставь, Коралл, – махнула рукой Йеннифэр. – Не мучай ее. К тому же не слишком это интересно.

– Вот в это я не верю, – Литта Нейд ухмыльнулась. – Ну ладно, прощу девушку, в самом деле, я ее уже наказала, вину ей простила и позволила продолжать учебу. И меня уже не забавляет, как она бормочет свои признания. Вкратце: она влюбилась в ведьмака и сбежала с ним. А он, когда она ему надоела, попросту ее бросил. Однажды утром она проснулась в одиночестве. Постель от любовника остыла и след его простыл. Он ушел, потому что должен был. Развеялся как дым. Унесло ветром.

Мозаик, хотя это казалось невозможным, побледнела еще сильнее. Ее руки дрожали.

– Оставил цветы, – тихо сказала Йеннифэр. – Букет цветов. Правда?

Мозаик подняла голову. Но не ответила.

– Цветы и письмо, – повторила Йеннифэр.

Мозаик молчала. Но румянец медленно возвращался на ее лицо.

– Письмо, – сказала Литта Нейд, испытующе глядя на девушку. – О письме ты мне не говорила. Не упоминала об этом.

Мозаика сжала губы.

– Так вот почему, – с внешним спокойствием закончила Литта. – Вот почему ты вернулась, хотя могла ожидать наказания более сурового, гораздо более сурового, чем то, которое получила в результате. Именно он велел тебе вернуться. Если бы не это, ты бы не вернулась.

Мозаик не ответила. Йеннифэр также молчала, накручивая на палец черный локон. Вдруг она подняла голову, посмотрела в глаза девушке. И улыбнулась.

– Он велел тебе вернуться ко мне, – сказала Литта Нейд. – Он велел тебе вернуться, хотя мог представить, что может тебя ожидать с моей стороны. Этого от него, должна признаться, я не ожидала.

Фонтан поплескивал, пахло мокрым камнем. Пахло цветами, пахло плющом.

– Тут он меня удивил, – повторил Литта. – Не ожидала такого от него.

– Потому что ты его не знала, Коралл, – спокойно ответила Йеннифэр. – Ты его совсем не знала.

* * *

What you are I cannot say;

Only this I know full well -

When I touched your face today

Drifts of blossom flushed and fell.

Siegfried Sassoon

Глава Двадцатая

Мальчишка конюх получил полкроны уже с вечера, лошади были оседланы и ждали. Лютик зевнул и почесал затылок.

– О боги, Геральт… Нам действительно нужно так рано? Ведь еще темно…

– Не темно. В самый раз. Солнце взойдет примерно через час.

– Целый час, – Лютик взобрался в седло мерина. – Я бы лучше этот час поспал…

Геральт прыгнул в седло, подумал, дал конюху еще полкроны.

– Сейчас август, – сказал он. – От восхода до заката около четырнадцати часов. Я хотел бы за это время уехать как можно дальше.

Лютик зевнул. И как будто только сейчас заметил неоседланную кобылу в яблоках, стоящую в стойле за перегородкой. Кобыла махнула головой, словно желая напомнить о себе.

– Погоди, – встрепенулся поэт. – А она? Мозаик?

– Она с нами дальше не поедет. Мы расстаемся.

– Как? Не понял… Можешь объяснить…

– Не могу. Не сейчас. В дорогу, Лютик.

– Ты уверен, что знаешь, что делаешь? И полностью осознаешь?

– Нет. Не полностью. Ни слова больше, не хочу об этом сейчас говорить. Едем.

Лютик вздохнул. Послал мерина вперед. Оглянулся и снова вздохнул. Он был поэтом.

Поэтому имел право вздыхать, когда захочет.

Постоялый двор «Тайна и шепот» вполне приятно выглядел на фоне зари, в туманном предрассветном сиянии. Казалось, что это утонувший в мальвах, опутанный вьюнком и плющом дворец фей, лесной храм тайной любви. Поэт задумался.

Еще раз вздохнул, зевнул, кашлянул, сплюнул, завернулся в плащ и погнал лошадь. Через несколько минут размышления остались позади. Геральт был уже едва виден в тумане.

Ведьмак ехал быстро. И не оглядывался назад.

*

– Пожалуйста, вот вино, – хозяин поставил на стол фаянсовый кувшин. – Сидр из Ривии, как вы хотели. А еще жена просила узнать, как вы находите свининку?

– Мы находим ее среди каши, – ответил Лютик. – Время от времени. Не так часто, как хотелось бы.

Трактир, до которого они добрались под конец дня, назывался, о чем гласила красочная вывеска, «Под кабаном и оленем». Однако это была единственная предлагаемая заведением дичь, в меню она не значилась. Местным фирменным блюдом была каша с кусками жирной свинины и густым луковым соусом. Лютик, видимо из принципа, немного покрутил носом на слишком плебейскую в его понимании пищу. Геральт не жаловался. Поскольку свинину обвинить было не в чем, соус был сносным, а каша доваренная – именно это последнее удавалось кухаркам далеко не в каждом придорожном трактире. Могло быть хуже, тем более что выбор был ограничен. Геральт настаивал на том, что за день надо проехать как можно больше, поэтому в ранее встреченных трактирах останавливаться не хотел.