Сезон любви

Лето в коттедже на Поплис-роуд проходило мило и просто. Маргарита с Портером спали на старой кровати с веревочной сеткой и пользовались только уличным душем, который располагался под увитой розами шпалерой. Завтракали холодным рисовым пудингом со сливами, а потом Маргарита спешила на работу. Портер шел на пляж, играл в теннис в яхт-клубе или читал малопонятные искусствоведческие журналы в гамаке на террасе. Часто заходил в ресторан. Интересно, сколько раз Маргарита стояла у плиты, когда он подкрадывался сзади и целовал ее в шею? Шрамы от ожогов остались до сих пор. Если Портер не мог зайти, он звонил – рассказать, кого встретил в городе, что слышал или прочитал в местной газете. Иногда менял голос и пытался заказать столик. Час или два между подготовкой и открытием ресторана Маргарита и Портер проводили дома: ухаживали за крошечным огородом и клумбой с лилиями, слушали записи диалогов на французском, занимались любовью. Вместе принимали душ под розами. Портер мыл ей голову. Они пили вино, чокались бокалами и говорили: «Я тебя люблю».

Они были любовниками. Маргарита обожала это слово, которое подразумевало по-европейски свободные отношения, и ненавидела по той же причине. Несмотря на идиллические летние месяцы, Портер был неуловим. С наступлением осени он возвращался на Манхэттен, к своей работе, преподаванию, особняку на Западной Восемьдесят первой улице, к жизни, заполненной студентами, научной деятельностью и благотворительными акциями в Метрополитен-музее, лекциями в культурном центре «Уай» на Девяносто второй улице, ужинами в других французских ресторанах и с другими женщинами. Да, он встречался с другими женщинами, Маргарита даже подозревала, что он спит с ними, но боялась спросить, страшилась самого разговора и возможных последствий. Весенним днем в Париже она произнесла слово «свободная» и считала, что должна ему соответствовать. Если бы Портер узнал, что Маргарита не желает свободы, а, наоборот, хочет быть замужней и связанной семейными узами, он бы ее бросил. Она бы потеряла прекрасные летние месяцы и единственного в своей жизни любовника.

У Маргариты с детства осталось воспоминание о балетном классе мадам Верже. Уроки проходили в студии, оборудованной в большом викторианском особняке в центре города. Студия занимала второй этаж. Внутренние перегородки снесли, и получился большой прямоугольный зал с зеркалами от пола до потолка, балетным станком и роялем, на котором играл вдовый брат мадам Верже. Маргарита начала заниматься с восьми лет. Три года по пятницам после обеда она поднималась по лестнице, одетая в черный балетный купальник, розовые колготки и потертые чешки, на голове – аккуратный, волосок к волоску, пучок. Мадам Верже было за шестьдесят. Она красилась в рыжий цвет, а ее помада намертво въелась в морщинки вокруг рта. Мадам Верже не была красавицей, но безупречно владела собой и потому казалась красивой. Она хотела, чтобы ее девочки держались так же: безупречно прямо, плечи расправлены, подбородок поднят, ноги в одной из пяти балетных позиций. Она терпеть не могла неуклюже расставленные ступни. Маргарита с легкостью представляла себя маленькую в том репетиционном зале, иногда душном от осеннего тепла, а иногда с наледью на окнах. Вспоминала, как вместе с другими девочками приседала в плие перед зеркальной стеной под музыку Моцарта. Вспоминала, как танцевала. Девочки из класса мадам Верже чувствовали себя особенными. Считали, что если держаться прямо, расправив плечи и подняв подбородок, если ставить ноги ровно и собирать волосы в идеальную прическу, жизнь обязательно вознаградит все старания. Но чем? Маргарита полагала, что обожанием. Каждую из них будет любить, беречь и лелеять один-единственный мужчина, каждая станет чьей-нибудь звездой.

«Свободная», – сказала Маргарита Портеру. Она солгала, и эта ложь дорого ей обошлась.