Сфинксы северных ворот

«Словом, всячески старались заменить одним махом уничтоженную христианскую культуру языческими галльскими традициями. Что ж, крестьянин, из солдата ставший полковником, прошедший с Наполеоном все его кампании, и не мог посадить рядом с домом других деревьев! Все так! Но отчего на своем оловянном медальоне он изобразил дубы великанами, какими они, должно быть, и были, когда их сломала буря? А во время изготовления медальона дубки выглядели так же, как сейчас эти два новичка у флигеля. Везде — фантазии, преувеличения… Он был романтиком, этот полковник Делавинь, умудрившийся сделаться легендой, изготовивший себе новодельный герб из пуговиц своего мундира… Из оловянных, раскрошившихся на русском морозе пуговиц… Жаль, что не сохранилось его портрета. Хотелось бы взглянуть на это лицо!»

Александра, обхватив себя за локти, подошла к самой ограде. Она всматривалась в темноту полей, безграничную, глубокую, еще больше оттененную далекими огнями на горизонте.

«Интересно, кто на него похож, на этого полковника? Дидье или старший Делавинь? Неужели у него не появилось искушение, вернувшись в родные места, заказать портрет? Или безумная вдова столетием позже уничтожила его вместе с другими родовыми реликвиями? Не могло же за сто лет не скопиться никаких бумаг! Письма, счета, дневники… Дагерротипы, фотографии… Тут — ничего!»

Где-то вдалеке лаяла собака, медленно, размеренно, словно неохотно, и это был единственный звук, нарушавший тишину спящей равнины.

«Я так и вижу его, полковника Делавиня. Наверняка он был смуглым, коренастым, с неприятным выражением лица, точь-в-точь как Даниэль, отец Дидье. И глаза у него были такие же — черные, маленькие, глубоко посаженные, и взгляд — сверлящий, пристальный. Только прическа другая: с зачесанными вперед височками, со взбитыми локонами над низким лбом, по тогдашней моде. И зеленый мундир с золотыми пуговицами в два ряда…»

Внезапно Александра широко раскрыла глаза, словно увидев что-то в темноте. Несколько мгновений она обдумывала ослепившую ее мысль.

«Какие оловянные пуговицы, растрескавшиеся на русском морозе?! Почему оловянные?! У полковника, которым Делавинь к тому моменту давно уже был, пуговицы на мундире были золотые! Может, медальон в самом деле изготовлен из пуговиц с мундира… Но с солдатского мундира, и носил его кто угодно, но только не полковник Делавинь!»

Глава 8

— И даже так? — Наталья смотрела то на чемодан, который Александра с демонстративным стуком поставила возле ее стула, то в лицо художнице, словно пытаясь прочитать на нем все то, чего та не досказала. — Ты отказываешься продолжать?

— Отказываюсь. — Александра придвинула стул и присела к столику уличного кафе. — Я не люблю таких фокусов. Капучино, пожалуйста! — обратилась она к подошедшему гарсону.

Наталья, до которой художница дозвонилась только утром, назначила ей встречу в Париже, в кафе на бульваре Сен-Жермен, напротив музея Клюни. Это место Александра знала очень хорошо: Клюни был ее любимый парижский музей, и она обязательно бывала там каждый раз, когда дела заносили ее в вечно юный город. Музей средневекового европейского искусства, небольшой, уютный, знакомый до самого последнего экспоната, казался женщине иногда ее настоящим домом, в котором она, по неизвестным ей причинам, почему-то не жила.

Пока Наталья обдумывала ее ответ, Александра рассматривала идущих мимо людей, едущие по бульвару машины, огромный старый каштан в саду Клюни напротив. «Сейчас распрощаюсь с Натальей и пойду в садик, — думала она, невольно начиная улыбаться при этой мысли. — Полежу там на лавочке, рядом с грядкой, на которой растут многолетние лекарственные травы… Просто лягу на спину и буду лежать, дышать этим удивительным легким воздухом, смотреть в небо. Потом погуляю. Дойду по бульвару Сен-Мишель до Люксембургского сада… А вечером улечу в Москву. К счастью, у меня билет с открытой датой… Ничего страшного, что я осталась на этот раз без комиссионных… Увидеть Париж, когда я и не думала об этом, — разве не счастье?»

— Это невозможно, — произнесла наконец Наталья. Она нервно потерла ладони и взглянула на художницу исподлобья, словно с опаской. — Ты меня бросаешь со всем этим?

— С чем? С чем, скажи на милость, я тебя бросаю? — Александра придвинула к себе принесенную чашку кофе. — Надо было сразу, еще по телефону, когда я находилась в Москве, сказать всю правду. Так, мол, и так, твой клиент ставит условие, на которое ты не пойдешь. Я вам не нянька, в конце концов. Сами разберетесь, кто из вас кому уступит. Договоритесь? Пожалуйста, звони мне, я с удовольствием еще раз прикачу сюда за твой счет и оформлю ваши отношения в лучшем виде!

Александра старалась говорить беспечным тоном, хотя на душе у нее кошки скребли. Она видела перевернутое лицо подруги, не справлявшейся с волнением. Наталья выглядела так, будто несколько ночей провела без сна. Ее лицо еще больше осунулось, приобрело землистый оттенок. Глаза окружила глубокая синева. Кусая губы, женщина неподвижно смотрела прямо перед собой, затем, очнувшись, упрямо мотнула головой: