Сфинксы северных ворот

— Ты не можешь так уехать!

— Еще как могу! — возразила Александра. — Ты чемодан-то задвинь хоть под столик… Прихватит какой-нибудь ловкач, не догонишь свое «дегенеративное искусство».

— Пропади оно все пропадом… И догонять не буду…

Тем не менее Наталья прислонила чемодан к чугунной ножке маленького столика, за которым расположились женщины. Александра не сдержала усмешки:

— Не могу поверить, что такая замечательная подборка рисунков стала тебе совсем безразлична… Как люди меняются! Лет пять назад ты была на все готова, чтобы их заполучить… Покупала даже те, с которыми я советовала выждать, чтобы снизить цену… А теперь… Какой-то «клад полковника»! Да нет никакого клада!

— Хватит об этом, — нервно бросила Наталья.

— Нет никакого клада, а может, не было и никакого полковника! — не унималась Александра.

Ее так и манило поделиться сделанным вчера маленьким открытием. Из-за этих мыслей она плохо спала ночью — и только из-за них. Призраки, о которых так много толковали, ее покоя не нарушили. Поутру, едва рассвело, она собрала вещи и, созвонившись с Натальей, отправилась в Париж с твердым намерением открыть той глаза.

— Что ты мелешь? — недоуменно спросила Наталья. — О чем речь?

— Оловянный медальон, отлитый из пуговиц с мундира полковника, — подделка! — торжествуя, пояснила Александра. — Оловянные пуговицы носили на мундирах солдаты. У полковника Делавиня пуговицы были золотые.

Несколько мгновений Наталья сидела, не шевелясь и не сводя взгляда с собеседницы. Потом нахмурилась, ее переносицу рассекла глубокая морщинка.

— И что? — медленно проговорила она. — Медальон-то старинный, это никаких сомнений не вызывает.

— Я его старинность не оспариваю. Мне об этом ничего не известно! Я только говорю, что отлит он не из пуговиц с полковничьего мундира. Возможно, его и впрямь заказывал полковник… Но, может быть, изготовили нынешние почитатели его памяти, эти невероятно спесивые Делавини… Ну-ну, не дергайся, я же говорю «может быть»! — улыбнулась она, заметив, как вздрогнула Наталья. — Они такие любители старины и истории… Знаешь, я по опыту убеждаюсь в том, что такие люди всегда готовы кое-что подделать, чтобы придать красоты и достоверности своей не совсем благовидной или пышной родословной!

— Медальон изготовили по приказу полковника именно в тысяча восемьсот четырнадцатом году! — выпалила уязвленная владелица особняка. — И тогда же полковник купил сфинксов!

— Я не спорю, не спорю! — Александра выставила ладони, как бы защищаясь. — Сфинксы самые настоящие, из настоящего замка, и медальон настоящий, из настоящего олова… Только и сфинксы, и пуговицы эти оловянные никакого отношения к полковнику Делавиню не имеют! Зачем-то ему весь этот антураж понадобился вкупе с патриотическими дубами… Для особого почета со стороны односельчан, вероятно. Думаю, он считал, что просто быть героем и богачом — мало. Нужно еще пыль пустить в глаза… Чем и продолжают заниматься его потомки. Плюнь ты на их россказни, мой тебе совет! Плюнь! Нет никакого клада полковника.

Видя, что Наталья больше не пытается возражать, художница все больше разгорячалась:

— Пойми, они сами выдумывают эти басни и другим их внушают! Они двести лет этим существуют! За это Делавини пользуются почетом, уважением, их считают избранными! Они сами себя считают такими! Дай ты им всем пощечину! Продай сфинксов Лессе! Продай за такие деньги, чтобы вся эта деревня взвыла от зависти и возмущения! Ты все равно никогда не станешь там своей! Я устрою тебе эту сделку… И твою подборку рисунков мы мигом пристроим, Пьер Лессе с удовольствием их возьмет! Увидишь, ничего страшного не случится!

— Это невозможно, — сухо ответила Наталья.

С минуту женщины сидели молча. Александра, отвернувшись от собеседницы, переводила дух после своего эмоционального всплеска и смотрела на садик Клюни по другую сторону бульвара. Дощатые дорожки разделяли грядки, устроенные по образцу средневековых монастырских садов, где лекарственные и ароматические травы выращивались для нужд аптеки и кухни. Художница достала несколько монет и положила их на стол, рядом со своей почти нетронутой чашкой капучино.

— Ну, тогда прощай, — сказала Александра. — Мне еще хочется навестить до отлета пару любимых мест…

— Погоди… — хрипло выговорила Наталья, не встречаясь с нею взглядом. — Ты должна понять, что я не могу этого сделать!

— Боишься восстановить против себя всю деревню? А какое тебе дело до места, в котором ты никогда не бываешь? Все равно живешь в Париже.

Наталья покачала головой.

— В конце концов, — продолжала художница, не терявшая надежды достучаться до здравого смысла старой знакомой, — продай Лессе весь дом, если не можешь там спокойно находиться! И тогда тебе будет все равно, что скажут Делавини. Просто удивительно, что тебя это волнует! Ты всегда была здравомыслящим человеком…

Наталья подняла наконец глаза, но в ее взгляде ничего нельзя было прочитать. Она просто выжидающе смотрела на собеседницу.