– Когда выяснилось, что вы оказались в заложниках во время ограбления банка, адвокат защиты попросил судью Фитцпатрика допросить присяжных на предмет влияния их отношения к ситуации на правильность вердикта. Он так и сделал, но ничего не нашел. Во всяком случае, ничего подозрительного. Некоторые присяжные, естественно, выразили беспокойство по поводу вашего состояния, но все считали, что смогут продолжить заседание и вынести справедливый вердикт, несмотря ни на что.
Я облегченно выдохнула, пытаясь не подавать виду. Мои руки так крепко сжали колени, что ногти впились в кожу.
– Да, я слышала. Я рада.
– А потом случилось это.
Дуни развернул свой ноутбук и запустил видео с новостным репортажем KTLA[6]
.Женщина-репортер стояла на темной подземной парковке вместе с десятком других репортеров, слоняющихся вокруг.
– Каким-то чудом пострадали только два заложника. У одной женщины было сломано четыре пальца. Другой заложник, мужчина, который, как известно, почти собственноручно положил конец противостоянию между грабителями банков и полицией, получил огнестрельное ранение в спину, но по-видимому, его состояние стабильное. Мы только что подтвердили, что внутри находится еще один заложник и…
Бурное движение, размытые изображения, и крик репортера:
– Вот она!
Я смотрела отрывистые, снятые вручную кадры, на которых мы с Дрю выходим из больничного лифта. Репортеры засуетились, и Дрю заслонил меня, ринувшись к своей машине, но не раньше, чем объективы десятка камер запечатлели пятна крови на моей одежде.
– Тебя называют Всемирной Джеки Кеннеди, – сказал Дуни, захлопнув ноутбук.
– Мне очень жаль, детка, – Джон Лоусон похлопал меня по плечу. – Полагаю, ты догадываешься, что произошло дальше.
– Защита снова запросила допросить присяжных заседателей, – отрешенно проговорила я.
– Верно, – сказал Дуни. – Почти единогласное мнение о влиянии произошедшего в отношении к делу. Судебная ошибка, – он указал на меня пальцем. – Мы были почти победителями, пока ваша небольшая больничная фотосессия не завалила дело.
– Мистер Дуни, я… я не знала, что там была пресса. Откуда мне было знать? Меня только освободили… – мои слова замерли на устах, сомневаюсь, что мне вообще следовало открывать рот.
– Это не твоя вина, Алекс, – Лоусон пристально посмотрел на Дуни. – Не так ли?
– Вы знаете нашу философию, мисс Гарденер, – Дуни обратился ко мне, проигнорировав своего партнера. – Мы представляем интересы наших клиентов не только в зале суда. Мы
Я глубоко вздохнула, расправив плечи.
– Мистер Дуни, я все исправлю. Я знаю, что это стоит большого труда…
–
Я пошатнулась.
– Меня… меня увольняют?
– Нет, – сказал Джон Лоусон. –
Губы Дуни слегка скривились, и тогда я поняла, что он
– Мистер Дуни, я понимаю, что вы разочарованы во мне, – сказала я, как можно более ровным тоном. – Но позвольте мне напомнить вам о бесчисленном множестве других побед, которые я одержала для этой фирмы…
– И именно поэтому, мисс Гарденер, я так снисходителен к вам.
– Снисходительны? – я вскочила на ноги. – Я была в заложниках три дня. К моей голове был приставлен пистолет. Псих угрожал изнасиловать меня на глазах у шести людей. Приношу свои извинения за то, что не подумала о работе, и за то, что заранее не отнесла запасной костюм в больницу.
Дуни был невозмутим.
– Хорошего отпуска, мисс Гарденер. Проведите его с умом. Возвращайтесь к работе, включив мозги, либо не возвращайтесь вообще.
Я сидела за рулем «Порше» Дрю на стоянке, ожидая, когда меня накроет гнев от несправедливости произошедшего. Но вместо этого я чувствовала облегчение, словно прохладный ветерок в знойный день.
– Что со мной не так?
Я уже не была уверена, что я на правильном пути, чтобы вернуться к своей прежней жизни. Мои эмоции просто не соответствовали ситуации. Та Алекс, четыре дня назад, была бы унижена тем, что ее отстранили от работы. Я бы боролась за право вернуться на работу, и да, я бы скорбела о потере такой большой зарплаты.
А сейчас мне было так легко от осознания того, что ложью и двуличием мистера Манро теперь будет заниматься Кристофер Аптон. Аптон был акулой. Как и я когда-то была.