Сговор остолопов

— Никого я ентой штукой бить не буду, — ответил человек с кирпичом. — На вас, наверно, падлиция дело завела в милю длиной.

Две женщины с отвращением бросили на пол простыню и последовали за хором, уже выходившим по одному за дверь.

— Народ, куда же вы? — вскричал им вслед Игнациус, захлебываясь слюной и яростью.

Воины не ответили ничего — лишь выстроились следом за хором и двумя знаменосицами. Игнациус проворно заковылял за отбившимися от строя воинами и схватил одного за руку, но человек шлепнул его, будто комара, и сказал:

— У нас уже и так хлопот полон рот, не хватало только в котолашку загреметь.

— Вернитесь сюда немедленно! Мы еще не закончили. Хватайте мисс Трикси, если хотите, — неистово завопил Игнациус вслед исчезавшему батальону, но процессия молча и решительно спускалась по лестнице в цех. Наконец, за последними крестоносцами за Мавританское Достоинство дверь захлопнулась.

* * *

Патрульный Манкузо посмотрел на часы. Он уже провел в уборной полных восемь часов. Пора было сдать костюм в участок и идти домой. За весь день он никого не арестовал и мало того — похоже, еще и простудился. В кабинке было промозгло и сыро. Он чихнул и попытался открыть дверь, но та не подалась. Он потряс ее, подергал защелку — видимо, заклинило. Он еще с минуту громыхал дверью и толкал ее, а потом заорал:

— Помогите!

* * *

— Игнациус! Так, значит, тебя уволили.

— Я вас умоляю, мамаша. Я приближаюсь к точке надлома. — Игнациус воткнул бутылку «Доктора Орешка» себе под усы и шумно выпил, громоподобно всасывая и глотая жидкость. — Если в данный момент вы планируете обратиться в гарпию, это определенно подтолкнет меня к самому краю.

— Хорошенькая работенка в конторе — и удержать не смог. А ведь у тебя стока образования.

— Меня ненавидели и презирали, — ответил Игнациус, одаряя бурые стены кухни обиженным взглядом. Язык он извлек из горлышка с ощутимым чпоком и слегка рыгнул «Доктором Орешком». — В конечном итоге, во всем виновата только Мирна Минкофф. Вы же знаете, как она порождает повсюду беспорядок.

— Мирна Минкофф? Ты мне только глупства своего не надо, Игнациус. Эта девочка — в Нью-Йорке. Я ж тебя знаю, мальчик. Ты ж там наверняка тяп-ляпов нагородил, в этих «Штанах Леви».

— Мое превосходство повергло их в смятение.

— Дай мне вон ту газету, Игнациус. Поглядим-ка, что в явлениях пишут.

— Правда ли это? — загромыхал Игнациус. — Неужели меня снова вышвырнут в эту бездну? Вы, очевидно, раскатали кеглями все милосердие из своей души. Я должен провести в постели, по меньшей мере, неделю, к тому же — с полным обслуживанием, прежде, чем снова исцелюсь.

— Кстати, постель — что сталось с твоей простынею, мальчик?

— Мне это определенно неведомо. Вероятно, ее украли. Я предупреждал вас о злоумышленниках.

— Ты хочешь сказать, что кто-то взломал в этот дом, чтобы тока стырить твою грязную простыню?

— Если бы вы были лишь чуточку прилежнее со стиркой, описание этой простыни было бы несколько иным.

— Ладно, давай сюда газету, Игнациус.

— Вы в самом деле собираетесь осуществить попытку чтения вслух? Я сомневаюсь, что моя система вынесет такую травму в данный момент. И как бы то ни было, я смотрю на очень интересную статью в колонке науки — о моллюсках.

Миссис Райлли выхватила у сына газету, оставив в его руках две оторванные полоски.

— Мамаша! Не есть ли данное оскорбительное проявление дурных манер один из результатов вашего общения с этими сицилийцами из кегельбана?

— Закрой рот, Игнациус, — ответила мать, маниакально пролистывая газету к разделу объявлений. — Завтра же садишься на транвай по Сент-Чарльзу вместе с ранними пташками.

— А? — рассеянно переспросил Игнациус. Что же написать сейчас Мирне? Пленка, к тому же, кажется, тоже испортилась. Объяснить крушение Крестового Похода в письме — невозможно. — Что сказали вы, о мать моя?

— Я сказала, что ты сядешь на транвай вместе с ранними пташками, — завопила миссис Райлли.

— Звучит уместно.

— А когда вернешься домой, у тебя уже будет работа.

— Фортуна, очевидно, решилась на еще один поворот вниз.

— Чо?

— Ничего.

* * *

Миссис Леви лежала навзничь на моторизованной гимнастической доске, и несколько секций нежно прощупывали ее пышное тело, подтыкая и меся ее мягкую белую плоть, словно любвеобильный булочник. Сцепя под столом руки, она крепко держалась за доску.

— Ох, — тихонько и счастливо стонала она, покусываю ту секцию, что располагалась прямо под носом.

— Выключи эту штуку, — откуда-то из-за нее раздался голос супруга.

— Что? — Миссис Леви подняла голову и мечтательно огляделась. — Что ты здесь делаешь? Я думала, ты задержишься в городе на скачки.

— Я передумал, если ты не возражаешь.

— Конечно же, не возражаю. Делай, что хочешь. Я тебе не указчик. Развлекайся. Какое мне дело?

— Прости меня. Я не хотел отрывать тебя от доски.

— Давай оставим доску в покое, если ты не возражаешь.

— Ох, мне жаль, что ее оскорбил.

— Ты только не впутывай сюда доску. Больше я ничего не говорила. Я просто пытаюсь быть воспитанной. Не я тут все споры начинаю.

— Включи же опять свою проклятую дрянь и заткнись. Я собираюсь принять душ.