Шаг в палеолит

Казалось, время замерло, я не слышал, как в голос рыдает Соле, как всхлипывает, стесняясь своих слёз, Ярик, не чувствовал собственных слёз, текущих по щекам. Вдруг Мадам открыла глаза и совершенно ясным взором посмотрела на меня, будто заглянув прямо в душу, а потом, собравшись с силами, приподнялась на дрожащих передних лапах и носом несколько раз подтолкнула ко мне своего щенка, мол, возьми его, доверяю тебе.

– Я понял тебя, моя девочка, я понял.

Ещё раз, вяло шевельнув хвостом, Мадам лизнула мою ладонь и уронила голову на землю. Устало закрыв глаза, она исторгла долгий и облегчённый вздох…

Я сидел и смотрел на отмучившуюся собаку и думал, какая могучая штука – материнский инстинкт. Поняв, что умирает, Мадам изо всех последних сил стремилась туда, где только и могли помочь её потомству выжить. В то единственное место, где обитают странные двуногие создания, которые были так добры к её предыдущим детям и которые не обижали и её.

– Судя по ранам, – тихо бубнил сзади Хатак, – это либо молодая рысь, либо молодая росомаха. Нет, – поправил он сам себя, – не росомаха. Та бы не отстала. Рысь… Дней десять-двенадцать назад. Мы можем пройти по следу, но я и так скажу: последние дня два она уже ползла…

Да, мудрый Хатак, нет оснований не верить такому специалисту, как ты, но и я кое-что знаю. Ползла она именно ко мне.

– Я не хочу, чтобы тело Мадам ели черви и терзали падальщики, – глухо проговорил я. – Я хочу возложить её на костёр. Так отправляют в последний путь истинных героев. Чтобы светлая душа вознеслась с дымом сразу в небо и попала к своему собачьему богу. Пусть там ей будет хорошо… Крук, Яр, вы слышите?

– Да, Великий шаман, мы слышим. Говори, что делать.

– Соберите много сухих сосновых дров, сложите их в кучу, полейте смолой. Пусть погребальный костёр будет большим и жарким. Вечером мы возложим на него Мадам и отправим её в Поля вечной охоты…

Бросив ещё один взгляд на собаку и тихо прошептав: «Ах, Мадам, Мадам», я протянул руку к продолжавшему грозно ворчать чёрному комку.

– Ну здравствуй, зверь невиданный! Ай! Ё!.. – Белоснежные мелкие, но острые, как иглы, зубы прошили мою ладонь. – У-у-у, зверюга! Ай!

Так у меня появился Зверь…

Да-а уж! Намучился я со своим Зверем знатно. Самой большой проблемой было то, что он ещё не перешёл на другую пищу, кроме мамкиного молока. А с молоком от Мадам, по понятным причинам, было совсем плохо. Что делать, чем кормить, как? Многократно перетряхнув свои, слава богу, улучшившиеся воспоминания, я понял: трудно вспомнить то, что и раньше знал плохо. Единственное, что вспомнилось, – это кормить жёваным мясом и пробовать поить мясным бульоном.

Но сказать проще, чем сделать. Я жевал мясо, как варёное, так и сырое, рыбу, птицу. Кунал мордочку щенка в бульон. Зверь давился, срыгивал, скулил и кусался и снова срыгивал. Все дружно сочувствовали, а девчонки ещё и слёзы частенько пускали. Да я и сам… комок в горле так и стоял, гладя, как мучается щенок. «Его мать дала ему шанс, – говорил я сам себе и другим, – он им или воспользуется, или умрёт».

И всё-таки в один прекрасный день мой Зверь начал есть! Уж не знаю, что послужило тому причиной. То ли голод окончательно достал, и маленький организм действительно понял: или непривычная еда – или смерть. А может, уже пришёл срок переходить на жёсткую пищу. Возможно, и то, и это, всё вместе сразу, но Зверь наконец начал глотать. Так и пошло: я жую – он глотает, я жую – он глотает, право слово, как птицы какие-то. А потом я понял, что имя Зверь, конечно, правильное, брутальное, и всё такое прочее, но прозвище Хвост тоже было бы в тему. Куда я – туда он. Мои руки – самые добрые. Моя пазуха – самая тёплая. Мои ноги – самые правильные, в которых необходимо постоянно путаться. Спать только под боком, а ещё лучше – на мне, ну в самом крайнем случае – о, как жесток этот мир! – рядом со мной. Брать еду – только у меня. Мои тапки самые вкусные… И так далее и тому подобное. С возрастом он, конечно, многое пересмотрел в своих привычках, но, забегая чуть вперёд, скажу: вырос он в огромного, умного, сильного, быстрого и ловкого зверюгу. Всё племя – это его стая. Он считал себя обязанным оберегать, кормить, защищать свою стаю. Была в его мозгу и строгая иерархия всех членов стаи. К кому-то он был снисходителен, к кому-то строг. Кого-то он уважал, кого-то любил. Одним он позволял больше фамильярности, другим меньше. Он охотно выполнял многие, скорее, просьбы, чем приказы, это если они не сильно разнились с его видением ситуации. Дети, до определённого возраста, для него было святое. Им позволялось вообще немыслимое! Вплоть до таскания за хвост и влезания в пасть не только руками, но и головой. Дети, как я сказал, были для Зверя святое. Я для него был – БОГ! Моё слово – закон! Жизнь Зверя – это служение своему Богу. Сначала я, потом он, ну а потом все остальные.