Шаг влево, шаг вправо

Я мучительно улыбнулся. Года через два у нее начнет округляться грудь, а она все туда же: «Папка плисол».

«Тесет лусей…»

Зафиксировав улыбку, я кивнул:

— Пришел, солнышко. Весь тут.

— Папка плисол, плинес няняку.

Ах да!

Хлопнув себя по лбу, я отдал ей «няняку» — уже изрядно подтаявший и помятый в кармане «сникерс», который я, разумеется, не сообразил положить в холодильник. Крепко зажав гостинец в кулачке, Настька принялась воевать с оберткой.

— Дай я помогу. И слюни вытри.

Она замотала головой. Если уж ей попало в руки что-нибудь вкусненькое — отнимешь только с боем.

— Ты что, с ума сошел?

Понятно. Маша тоже встала.

Я смотрел на жену, появившуюся в кухонном дверном проеме, и думал, что она красива даже такой: не подмазанной со сна, непричесанной и сердитой. Все еще красива. Пока еще. Несмотря ни на что. Даже скорбные морщинки вокруг глаз сейчас не были заметны — они становятся четче как раз наоборот, когда Маша улыбается.

Иногда она все-таки улыбается.

— А что тут такого? — возразил я.

— Сдвинулся, да? — Было ясно, что она готова сразу сорваться на крик, и непременно сорвется, стоит только чуточку подтолкнуть. — Гастрита ребенку захотел? Натощак — шоколадом! Совсем ума лишился. Вот теперь не станет есть завтрак — будешь сам ее кормить.

Миновало время, когда я стал бы возражать, убеждать и спорить. И очень хорошо, что миновало, потому что всякие никчемные споры «для сохранения лица», всякое выяснение отношений между нами всегда кончались ссорой и недельным молчанием, пока я не научился никогда не выяснять никаких отношений. Вместо этого я картинно набычился, состроил свирепую рожу и взревел не вовремя разбуженным медведем:

— Ах, вот так, да?!

Я сгреб обеих в охапку, поднял и потащил в гостиную. Настька с удовольствием завизжала. Маша отбивалась молча — у нее перехватило дыхание.

— Живота или смерти?

— Ох… пусти!

— А ну, кому тут устроить «полет в стратосферу»?

— Пусти, говорят тебе! Слон!

— Ага! — закричал я, сжимая сильнее. — А кто говорил: мелкий, мол? Слон! Будешь теперь каяться?

— Ой!.. Буду!

Я осторожно уронил на диван обеих: брыкающуюся супругу и радостно визжащую дочь. Маша тут же показала мне кончик язычка:

— Слон, но мелкий. Карликовый.

Она уже посмеивалась.

— У Ганнибала были небольшие слоны, — блеснул эрудицией я. — Североафриканский мелкий подвид. Они теперь все вымерли.

— Вот ты такой и есть. Все еще капитан, и на тебе ездят.

Опять двадцать пять. Древняя песенка. Я было подумал, не сообщить ли жене в туманной форме о намеках Максютова на блистательные перспективы, но отложил на потом. На худший случай. Пусть это будет главной линией моей обороны, от которой пехота противника откатится в беспорядке, поредев наполовину.

А кто когда-либо сомневался в том, что супружеская жизнь — позиционная война?

Ну я, например. Это было очень, очень давно, когда курсант Рыльский бегал в самоволки ради чисто платонических (поначалу) встреч и был глуп соответственно возрасту. Но даже тогда, как я теперь понимаю, я выбрал Машу не за красоту — за редкий для красивой девушки отказ считать будущего супруга облагодетельствованным самим фактом обладания ею. Сами, мол, мы с усами. Вот и сейчас, раздумав ссориться, вытирая послюненным платочком перемазанные Настькины щеки, она принялась рассказывать мне о своих переводах: что сделано, а что нет, когда и сколько обещали заплатить и так далее. По-моему, вот где настоящая мистика. Ни ума, ни чипа не хватит, чтобы понять, кому в наше время и в нашей стране нужны переводчики с русского на эсперанто? Да и в какой бы то ни было стране кому нужен эсперанто, если есть пиджин-инглиш? Кто мешал Маше стать женою коммерсанта, продать себя оптом, стать выигрышным дополнением к чужому имиджу, вроде новейшей навороченной иномарки?

Прост ларчик: мы любили друг друга, вот и все.

А теперь?

Можно жалеть об упущенном — но поздно.

Можно отыгрываться на всех подряд, хотя бы иногда чувствуя удовлетворение.

Все можно. Нельзя только выбросить проклятую лишнюю хромосому…

И забыть о ней — нельзя.

— У тебя отпуск скоро? — спросила жена.

— Здравствуй! А в июле что было?

Она картинно сморщила носик.

— Неделя в подмосковном пансионате — фу-ты ну-ты… На море нас в этом году так и не вывезешь? Лето кончается.

Я вздохнул.

— Понятно, — сказала Маша. — Тогда, может, хоть сегодня куда-нибудь смотаемся? В лес или, еще лучше, к речке. Я не купалась давно.

— Мне поработать надо, — сознался я, разводя руками.

— Опять?

— Угу. Ты извини, ладно?

— Да чего уж. Работай, а я позавидую. Знал бы ты, до чего обрыдло быть домохозяйкой!

— Так ведь скоро уже. Или раздумала?

— Нет, — она помотала головой. — А то свихнусь. Слушай, а ты скучать по ней не будешь? Пятидневка как-никак.

Терпеть не могу, когда в сотый раз обсуждают давным-давно решенное. Я только буркнул:

— Буду.

— А в том интернате правда хорошие дефектологи?

— Да. Я узнавал. Правда.

— Только дорого это…

— Ничего, — вздохнул я. — Как-нибудь вытянем. А на выходные будем забирать ее домой, ведь договорились.

— Тебе бы только от ребенка избавиться!