Шаг вправо, шаг влево: от Америки до Борнео

Забавно, насколько разной была реакция на Ирину у разных жителей. Моторикши в Пномпене, когда она заговаривала с ними, сначала сосредоточенно хмурились: готовились услышать фразу на английском и напрягались для того, чтобы чего-то не упустить. Морщинки на лбу разглаживались не сразу. Требовалось время, чтобы осознать: фраза звучит на родном языке! После этого на лице появлялось радостно-облегченное выражение: надо же, она говорит по-нашему! Благодаря чему нам не один раз удавалось сбить непомерно высокие цены, которые они заламывали.

«Сдохнуть можно!» – говорила Ирина, услышав, сколько запрашивает очередной водитель. В переводе на русский это означало: «Ничего себе!», «Ну, даешь!» или «Не хило!».

Лицо водителя расплывалось в довольной улыбке, и он соглашался на половинную цену. Конечно, это все равно было больше, чем платят кхмеры. Но у иностранцев, как известно, денег куры не клюют.

Такую картину можно было наблюдать в городе. Когда мы добирались до какой-нибудь отдаленной деревушки, все воспринимали Ирин кхмерский как нечто само собой разумеющееся. Ведь никакого другого языка, кроме него, не существовало. Любой ребенок свободно лопочет по-кхмерски. Почему бы его не знать иностранцу?

В одном маленьком городке девушки, работавшие в небольшом ресторанчике, долго выясняли, откуда Ирина знает кхмерский. А потом задали коварный вопрос: «А писать умеете?» Ирина вывела на салфетке несколько предложений. Девушки заохали, завздыхали восхищенно. Из трех сестер только одна – самая младшая – ходила в школу. Две других, как они смущенно признались, вынуждены были с детства работать и грамоте так и не обучились. Некоторое время они разглядывали салфетку, поворачивая ее то так, то эдак. Потом попросили младшую, и та принесла книгу, чтобы проверить: а умеет ли Ирина читать? Вот тут они окончательно были сражены. Не только пишет, но и читает?! Девочки сначала застыли в полном изумлении, а потом начали что-то радостно восклицать. Наверное: «Сдохнуть можно!»

В нашем автобусе, который направлялся в Кандаль, пассажиры часто бывали в столице и знали, что кхмерский – не самый главный язык в мире. То, что Ирина изъяснялась с ними на родном языке, вызвало такую волну признательности, что все приняли участие в обсуждении, где нам лучше выйти. Чуть ли не на каждой остановке кто-нибудь поворачивался и объяснял: «Вам еще рано. Вам надо выходить, когда доедем до рынка».

На следующей остановке очередной доброжелатель поворачивался и предупреждал, что выходить еще рано.

Одним словом, мы находились под неусыпной опекой всего пассажирского состава, и перепутать остановку даже при всем большом желании нам бы не дали.

Сидевшая впереди старушка жевала бетель. Время от времени она поворачивалась и поощрительно улыбалась. Бетель окрасил ее зубы и губы в ярко-красный цвет. Женщины из приличных семей в Пномпене бетель не жуют. Считается, что это только деревенщинам позволительно: мало того, что это легкий наркотик («голова от него кружится!»), но и некрасиво. В самом деле, если бы не полная безмятежность, с какой старушка смотрела на нас, эта улыбка могла бы приобрести жутковатый вампирский оттенок. В какой-то момент старушка развязала головной платок в мелкую бордовую клеточку. И оказалось, что у нее на голове только короткий ежик.

– Женщины в старости часто бреют голову, – ответила на мой безмолвный вопрос Ирина. – Это не означает, что она из монашек.

Ежик придавал старушке трогательно-беззащитный вид. Она становилась как будто бесполой. Сразу не поймешь, кто перед тобой – старик или старушка.

Кондуктор – крепко сбитая женщина лет тридцати пяти в светлой рубашке и темно-сером костюме в полосочку – проверила наконец, у всех ли есть билеты, заодно приняла у только что вошедшего пассажира деньги. Ее руки в черных хлопчатобумажных перчатках ловко оторвали от висевшего на груди кругляшка, какие не так давно носили и наши кондукторы, коротенький билетик. Пассажир, не мудрствуя лукаво, сел на запасное колесо, о которое я чуть не споткнулась.

Кондуктор двинулась по проходу к нам – на оставшееся свободным сиденье.

– Ты посмотри, ну прямо Маша из Рязани, – заметила Ирина.

У женщины и в самом деле было простое лицо с носом пуговкой. Немного разбитная с виду и очень добродушная молодая женщина. Волосы она высветлила, отчего они приобрели рыжеватый оттенок. Кхмерская Маша села рядом с Ириной и о чем-то быстро-быстро заговорила.

Я решила, что она опять принялась объяснять, где нам выйти. Когда она поднялась, чтобы выдать билет очередному пассажиру, Ирина поведала мне историю ее жизни.