Шаг за шагом

Светлов смотрел на них и ничего не видел: у него словно туман стоял перед глазами, — так глубоко потрясло его это, столь давно желаемое им, свидание. Он, по правде сказать, не ожидал уже услышать от Жилинской прежнего дружеского «ты», не ожидал от нее и такого горячего привета, каким она его встретила, зная по опыту других, как много значат годы разлуки в подобных встречах. Собственная ошибка, так очевидно доказанная ему теперь когда-то любимой девушкой, поразила его.

Обняв Варгунина, Христина Казимировна опять подошла к Светлову, взяла его за обе руки и долго-долго смотрела ему молча в лицо.

— Так вот ты какой стал теперь! — сказала она наконец, продолжая пристально и ласково всматриваться в него, — уж не прежний «гимназистик». — Жилинская как-то особенно оттенила последнее слово. — Ты ведь, впрочем, — помнишь? — всегда сердился, когда я тебя так называла. А теперь уж не рассердишься? Да?

Светлов улыбался только, молча соглашаясь с ней.

— Но… не прими за комплимент — ты страшно похорошел с тех пор, хотя уж и нет на щеках прежних роз, — продолжала она, любуясь им. — Однако что это я мелю? Я совсем потеряла голову, как тебя увидела… Пойдем скорее к папке!

И Христина Казимировна, быстро схватив за руку Светлова, стремительно повела его в комнаты, забыв даже пригласить Варгунина, который, впрочем, и без приглашения последовал за ними, улыбаясь и напевая что-то себе под ног.

Жилинский стоял у письменного стола, спиной к двери, и зажигал свечу, когда дочь почти вбежала к нему в кабинет, ведя за руку гостя.

— Угадай, папка, кого я к тебе привела? — задушевно-весело сказала она, поцеловав отца, и загасила свечу, дунув на нее прежде, чем старик успел обернуться.

— Если б ты даже и не таким восторженным тоном предложила мне этот вопрос, так я догадался бы… — ответил он с сильным выражением радости в голосе. — Пусти, стрекоза! дай поскорее огня зажечь: у меня ведь не твои влюбленные глаза…

Он, однако ж, не сразу зажег свечу: рука у него заметно дрожала. Светлов, стоя сзади, громко поздоровался с ним по-польски.

— Так и есть! Так я и думал! — быстро проговорил Жилинский и, ставя второпях на стол зажженную свечу, он едва не уродил ее на пол. — Здорово же, мальчик! — уже дрожащим голосом, но по-русски, обратился он к Светлову точно с такими же словами, какими приветствовал его обыкновенно десять лет тому назад.

Старые знакомые крепко обнялись и поцеловались несколько раз.

— Вы даже представить тебе не можете, Казимир Антоныч, всей моей радости, что я снова вас вижу, после стольких лет!.. — опять по-польски сказал Светлов, и голос у него задрожал от волнения.

— Верю… — снова по-русски заметил ему растроганный старик, — но говорить мы с тобой по-польски будем тогда, когда буду у тебя, а теперь ты — мой гость, — прибавил он с старосветской любезностью.

В эту минуту в кабинет вошел Варгунин.

— Ба! и коллега здесь! — весело вскричал Жилинский, идя к нему навстречу. — Н-ну! сегодня мы так запируем, как никогда еще не пировали… А что? ведь мальчик-то этот теперь совсем молодцом смотрит? А? что ты на это скажешь? — с некоторой гордостью прибавил он, указывая Матвею Николаичу на Светлова.

— Молодец, батенька, всегда молодцом смотрит, — ответил Варгунин, улыбаясь и пожимая старику руку.

Как только кончились первые приветствия, весь дом был поставлен на ноги. Жилинский имел обыкновение сам распоряжаться всем, отстраняя по возможности дочь от занятия хозяйством, так как, по его любимому выражению, «только эта бабья профессия и делает баб из женщин». Несмотря на свои шестьдесят лет с лишком, он быстро шагал теперь из комнаты в комнату, отдавая, между прочим, и совсем лишние, но, по его мнению, на этот раз необходимые, приказания. Христина Казимировна тем временем занимала в отцовском кабинете гостей; то есть, если сказать по правде, она, вся увлеченная прошлым, говорила с одним Светловым, предоставив Матвею Николаичу широкое право только поглядывать на них из уголка дивана да улыбаться. Варгунин даже успел вздремнуть там с четверть часа под их неумолкаемый говор.