Шаги по стеклу

– …выйти на балкон, почти такой же, как этот, – неуверенно договорил он и снова прочистил горло. – Надо сказать, под балконом собрались огромные толпы, чуть не миллион местных подданных, до клешней вооруженных вилами, аркебузами и прочей дребеденью… они, в общем и целом, были на нашей стороне, все ликовали по поводу окончания боевых действий… а мы скрытно установили на крыше дворца несколько зенитных ракет, просто на случай последнего отчаянного налета, хотя ничто не предвещало опасности. Все мы были… м-м… в приятном возбуждении, если можно так выразиться, – вернулись с победой, целы и невредимы, на радостях выпили вина… и двое из нас… я и еще один капитан… стали друг друга подзадоривать пройти с закрытыми глазами по балюстраде вдоль края крыши – она нависала над толпой собравшихся и над тем самым балконом, где должен быть появиться правитель; так вот, мы забрались на парапет и, стоя на одной ноге, пили вино… а потом взяли вместо балансиров тяжелые пулеметы… понимаю, это не по уставу, но, как я уже сказал…

Квисс закашлялся.

– Идя по парапету с закрытыми глазами, мы с тем капитаном столкнулись… гвардейцы так и покатились со смеху, но капитан-то повалился обратно на крышу, где его подхватили пьяные дружки, а меня качнуло в другую сторону. До балкона и то было метров десять вниз, а от него до земли – еще вдвое больше. Это означало верную смерть. Мои минуты были сочтены.

Квисс бросил на Аджайи мимолетный взгляд, исполненный пронзительной искренности, и продолжил:

– Но… как я уже сказал, у меня в руках был пулемет; чисто инстинктивно я… сжал его покрепче и дал очередь вниз. – Квисс прочистил горло и сощурился. – Это был тяжелый зенитный пулемет; сам не знаю, как я его удержал, но отдача была такой силы, что меня распрямило и отбросило от пропасти – я даже не успел расстрелять весь магазин. Так я спас себе жизнь. Но весь ужас в том, что именно в эту минуту на балконе появился царек со свитой – они угодили прямо под пулеметную очередь. Сам правитель и несколько приближенных погибли на месте, да к тому же на площади оказались десятки убитых и раненых. Толпа обезумела. Началась сумятица, давка, паника. Дворец разгромили подчистую. В конце концов волнения были подавлены, но это стоило нам сорока дней и половины личного состава бригады. Вот так было дело. – Квисс обреченно пожал плечами, не поднимая взгляда.

– Твоя история куда драматичнее, – сказала Аджайи, старательно пряча улыбку. – Ты заглянул в лицо смерти. – Еще одна пустая пластинка домино легла на стол.

– О да, – согласился Квисс, и его глаза затуманились. – Я был на седьмом небе от счастья целых полсекунды.

– В обеих наших историях, – подвела итог Аджайи, – видна безответственность и роковая роль огнестрельного оружия. – Она обвела взглядом ветхие башни замка. – Связующие звенья налицо, хотя и не очень явные. Как ты думаешь, что это нам дает?

– Ничего. – Квисс покачал крупной седой головой. – Думаю, ничего.

– И все же, – произнесла Аджайи, – хорошо, что мы друг другу открылись.

– Согласен. – Квисс выложил предпоследнюю костяшку домино. У него опять запершило в горле. – Извини, что я тогда… посмеялся. Глупо вышло. Мне самому неприятно. Забудем это.

Он повесил голову и не мог видеть, что Аджайи смотрит на него не просто с улыбкой, но с выражением искренней теплоты на морщинистом старческом лице.

– Как скажешь, Квисс.

У нее заурчало в животе. Наверное, близилось время еды. Вскоре можно было ожидать появления служки. Порой маленькие существа в облачении официантов брали заказ и приносили то, что требовалось, иной раз подавали нечто совершенно другое, а случалось, вообще ни о чем не спрашивали, но каким-то образом угадывали правильно. Если снеди оказывалось слишком много, они с растерянным видом переминались с ноги на ногу, будто смотрели, кому бы еще предложить подкрепиться. Хорошо, что хоть еда подавалась через более или менее предсказуемые промежутки времени и, как правило, оказывалась вполне сносной.

Аджайи так или иначе собиралась передохнуть. В какой-то момент ей становилось невмоготу бесцельно перекладывать с места на место гладкие костяные прямоугольники. На нее накатывала грусть и тревога, жажда перемены занятий.

Прежде, если ее не особо мучили боли в ноге и негнущаяся поясница, она подолгу бродила по замку – на первых порах вместе с Квиссом, который лучше ориентировался в примерном расположении залов, а потом все больше в одиночестве. У нее ныли кости и суставы, но она мужественно преодолевала лестницу за лестницей, только все чаще присаживалась отдохнуть; так, прихрамывая, она обошла огромные пространства, исследовала залы, коридоры, башни, парапеты, вертикальные и горизонтальные переходы. Ее больше привлекали верхние уровни – там не было такой суеты, как внизу, а сам замок производил впечатление хоть какого-то… здравомыслия – так, наверное, она могла бы определить это свойство.