Наследники Петра, не столь великие духом, сумели лишь плестись следом за Западом. Элита продолжала тянуть с Запада «игрушки», примеряла на себя образ их жизни, училась их «культуре», языкам, научилась болтать между собой, как «настоящие» французы или англичане. Но по-прежнему список обретенных западных ценностей оставался «петровским». Первым из русских монархов, у кого проснулась совесть, был Александр I. Крепостное рабство лежала уродливым пятном на стране, и его было не спрятать от презрительных глаз Запада, как бы ни хотелось на него походить. Начиная с этого царствования в русской элите начали бродить мысли о политической либерализации на западный манер, о республике, о конституции. Но то были лишь мысли и мечты, на деле прерываемые ссылками и казнями вольнодумцев. Непреодолимый столетиями бастион западной свободы — парламент — был взят Россией только после «кровавого воскресенья» января 1905 года. Но созданная тогда Первая Государственная дума стала лишь совещательным органом при монархе, лишь вывеской и клубом разночинцев. Ни о каком ограничении абсолютной власти речи тогда не шло.
Даже этот «запал» к светочу западной политической свободы на русской почве не смог разгореться. Причин много, одна из них — привычность ста миллионов русских людей к сложившемуся порядку — царю во главе, исправнику и священнику на местах — «всяк сверчок знай свой шесток». Свободой нужно долго учиться пользоваться, поколениями, а если принять сразу, то от нее бывает только хуже. Из декорации «Царь и Дума» ничего не вышло, но от другой «свободы», что народу подсунули революционеры через десяток лет, стало намного хуже. Никак не дававшаяся в руки западная «ценность» — политическая свобода — опять ускользнула, и теперь на семьдесят лет. Без нее можно было забыть и о верховенстве закона, и о личной свободе, и тем более о частной инициативе, столь «ранимой» и зависимой «ценности», без которой страну ожидал только новый крепостной строй.
Большевики и коммунисты напрочь отвергли западные ценности: «Мы наш, мы новый мир построим». Единственное, чем они скрытно восхищались у «буржуйского» Запада — это были их технологии. Но в причинах векового технологического первенства Запада они разбираться не хотели, тем более, что «марксизм» уже все объяснил и доказал. В результате, все семьдесят лет коммунистической власти Россия была похожа на узника, запертого в «одной шестой части суши», лишенного в своем скудном пропитании всех жизненно важных витаминов. Организм без них болел, слабел и погибал.
Закончилось это новой революцией. Она пришла в виде мирного и тихого распада Советского Союза. Отколовшиеся союзные республики со смесью ужаса и восторга вдруг обнаружили, что нежданно-негаданно они теперь могут идти, куда им заблагорассудится. Россия сразу выбрала путь прямо на запад. Ни в какую иную сторону глаза нашей интеллигенции не глядели. Интеллигенция была окрылена мечтами о вечной унии, — в который раз! — вновь и вновь не понимая, что нас там не ждут, и народ там чужой. Так началось третье, последнее хождение России на Запад. Десяток лет унизительного флирта, кокетства и обмана.
Кончилось, казалось бы, ничем. На самом же деле за эти короткие десять лет Россия «дополучила» от Запада все остальные его «ценности», не дававшиеся нам до этого три века, которые раньше не сумела то ли понять и оценить, то ли переварить и усвоить. Очень многие из наших граждан, попавших «как кур во щи» в нищету «шоковой терапии», потерявших работу, достойное положение, идеалы, надежды, источники пропитания и выживания, даже не заметили этих эпохальных событий. Казалось бы, ничего особенного не происходило, только стало вдруг голодно, и кругом воцарился развал и криминал.
Однако тогда под обветшалую вывеску декоративного при коммунистах Верховного Совета вливалась свежая струя подлинного парламентаризма. Политический плюрализм в России становился реальностью. Пришедшая ей на смену через несколько лет Государственная Дума представляла уже созревающую многопартийную демократию. Мнение народа действительно уже начинало «иметь значение». Им, конечно, можно было по-прежнему манипулировать, но это стало уже достаточно хлопотно и затратно, как, например, во втором туре выборов на второй срок президента Ельцина. Тем не менее, «зачатие» политического плюрализма в России успешно произошло, не отторгнуто сразу и не убито, плод начал развиваться и теперь, всем на удивление, он действительно созрел.
Одновременно раскрепощались средства массовой информации. Из робких, обслуживающих власти пропагандистов, они медленно, но верно превращались сначала в охотников за «жареным», но постепенно и в правдивых комментаторов — по возможности, конечно — а затем и в «воителей» за правду, как ее понимал каждый. Идеалом у них была, конечно, западная «свобода слова», которой они поклонялись со студенческой скамьи. Но за хорошие деньги готовы были и на любые подлоги и провокации, как это бывало на «независимых» телеканалах, когда их хозяевам это требовалось.