Гуль настолько привык считать пенал важной уликой в деле о фальшивом рае, принадлежащем гнусному завистнику аш-Шамардалю, что про выцарапанное на стенке заклинание позабыл вовсе.
Он, не поворачивая головы, оглядел окрестности и сообразил, где припрятан хурджин с его дорожным имуществом. Туда он и направился, ибо иного пути Аллах ему не оставил.
Разумеется, Хайсагур мог вернуться в свою истинную плоть, бросив на произвол судьбы аль-Яхмума вместе с Маймуном ибн Дамдамом, но что бы это ему дало? Он снова оказался бы между двумя лучниками, за каждым из которых справа и слева было еще по десятку, а то и более, метких стрелков, всецело преданных Великому шейху и скрытому имаму.
Хурджин, благоразумно заваленный камнями, Хайсагур откопал не сразу. Он уже понял, что копыта нужно беречь. Под жалобные вопросы и разнообразные домыслы Маймуна ибн Дамдама он откатил последний мешавший ему камень - и встал перед мешком в полном недоумении.
Мешок был крепко-накрепко завязан.
И Хайсагур простоял перед ним довольно долго.
Наконец, решившись, он приподнял мешок зубами.
Нести его таким образом было крайне затруднительно. Однако и тут Аллах не оставил Хайсагуру иного пути.
И он побежал, стараясь держать голову повыше, чтобы длинный хурджин не бил его по передним коленям.
- Куда ты снова несешься, о враг Аллаха? - простонал джинн. - И почему ты все время молчишь? И что за тяжесть ты тащишь в зубах? Разве мы наняли тебя для переноски тяжестей?
Когда откосы, на которых прятались лучники, были уже совсем близко, Хайсагур перешел на шаг.
Он не мог являться перед стрелками с мешком в зубах. Такой конь сразу бы вызвал великие подозрения - и наверняка нашелся бы глупец, желающий отнять у коня мешок и узнать, что внутри.
Гуль не сомневался, что сумеет в конской плоти убежать от самого быстроногого человека, но он рисковал выронить мешок. А там, возможно, заключалось спасение и Джейран, и его самого, и мальчиков.
- Где мы, о гуль? - спросил Маймун ибн Дамдам. - Куда ты приволок меня? Ради Аллаха - мы спасены, или нам угрожает погибель? Почему ты не отвечаешь, о сын греха?
Хайсагур опустил мешок наземь и стал дергать зубами за шнур, стягивающий отверстие. Ему удалось вытянуть петлю шнура настолько, что он мог тащить за нее мешок, но при этом конская морда почти касалась земли.
- О Аллах, в обычае ли у благородных коней пастись, постоянно дергая шеей? - спросил, разумеется, не Аллаха, а себя самого Хайсагур. - Я не смогу равномерно тащить этот проклятый мешок! Я могу притвориться пасущимся конем, но это не должно вызывать подозрений!
Но Аллах, видно, решил в этот день не оставлять ему излишних путей для спасения. И Хайсагур до самого заката старательно изображал пасущегося коня, понемногу подтягивая мешок все ближе и ближе к линии лучников, которых он острым конским зрением замечал то справа, то слева.
Маймун ибн Дамдам уже толковал о прелести жизни в запечатанном кувшине, который не сотрясается и не перемещается навстречу погибели.
Наконец Хайсагур оказался по ту сторону линии и доставил конское тело туда, где был спрятана его истинная плоть. И он вернулся в себя с подлинным наслаждением, и вылез из укрытия, и бесшумно подполз к коню.
- О Хайсагур, ради Аллаха - что все это значит? - напустился на него джинн. - Почему ты молчал и куда ты гонял принадлежащее мне конское тело?
Теперь голос разъяренного Маймуна ибн Дамдама звучал, как и полагалось, в голове, а не в животе Хайсагура.
- От страха я едва не захлебнулся в потоках собственного пота! продолжал тот, напрочь забыв, что в своем теперешнем состоянии он не мог потеть и выделять иные жидкости, как это свойственно живому существу. - Я тысячу раз призывал тебя и заклинал именем Аллаха! А ты не соблаговолил даже отозваться!
- Если хочешь, чтобы тебя не слушались, проси того, что невозможно, о друг Аллаха, - миролюбиво отвечал Хайсагур. - Чем мог я ответить тебе? Конский язык для этого не приспособлен.
- Ты отнял у меня все чувства - и зрение, и слух, и обоняние! - не унимался джинн.
- Но теперь они к тебе вернулись?
- Вернулись, и я не вижу, что удерживает меня от того, чтобы растоптать тебя моими копытами!
- Зато я вижу, - копаясь в мешке, сказал Хайсагур. - Взгляни-ка на этот пенал, о Маймун ибн Дамдам! Что ты скажешь о нем?
- Скажу, что в базарный день я куплю тебе пять таких пеналов за динар, ог несчастный!
- А теперь взгляни на эти слова, которые процарапаны у него на боку. Кто-то пытался их стереть, но кое-что я смог разобрать. Как ты полагаешь это не заклинание?
- Это похоже на заклинание, о малоумный, - не утрудив себя внимательным изучением написанного, высокомерно заявил джинн. - Но пенал самый обыкновенный, и он не из тех предметов, какими вызывают джиннов, ифритов и маридов.
- Почему ты так решил? - с некоторой обидой осведомился Хайсагур.
- Потому, что во времена Сулеймана ибн Дауда, который покорил джиннов, ифритов и маридов, связав их заклинаниями власти, еще не водилось таких бронзовых пеналов!