Шахматная партия

– Поздравляю, всё прошло очень хорошо для вас и вашей замечательной малышки. Она у вас такая удивительная и активная, так осознанно смотрит, как будто что-то сказать хочет, такое редко бывает. И такая волосатая! – усмехнулся он.

– Э-э… это ты волосатый, а у меня длинная коса, как у настоящей женщины!

И тут она почувствовала знакомое тепло и любимый запах, который окутал её и растворил в блаженстве. Подняв голову, она утонула в двух голубых и чистых озёрах, которые обрамляли густые и тёмные ресницы. Растрёпанные светлые волосы опускались ниже плеч, а красиво очерченный рот что-то нашёптывал ей очень приятное и восхитительное. Мама! Улыбка не сходила с её уст, и столько нежности источали её глаза, что малышка забыла о своём пустом желудке и притихла.

«Привет!» – прошептали материнские губы.

И такой знакомый и желанный запах молока проник ей в нос: все голоса стихли, и мир перестал существовать. Единственное, что имело значение – это сердцебиение матери и тонкая струйка драгоценной жидкости, которая, не дожидаясь, скатывалась по налитой груди в поисках маленького чуда, для которого она предназначалась.

Мягкая и бархатистая кожа, на которой так уютно лежать, и эти нежные руки, которые так ласково обнимают, создавая колыбель. Тук-тук… тук-тук… такой спокойный и умиротворённый звук, такой родной… и большая, наполненная молоком грудь… остальное не важно. Это самый ценный момент единения ребёнка с матерью. Только он имеет значение, даёт стабильную нить отношений. И пусть весь мир подождёт.

«Ева…» – внезапно пронеслось в голове, как дыхание ветра. – «Ева!» – более настойчиво врезалась эта мысль, пока малышка причмокивала, поглощая молоко.

– Ева, – прошептала женщина, как будто выдохнула это имя.

Чистая слеза счастья медленно покатилась по её щеке, но высохла, не успев упасть. Такие крохотные пальчики, густые длинные, что совсем не характерно для новорождённого, черные волосы. Два маленьких замутнённых глаза, наблюдающих за размытым пятном, которым виделась им мать. Такое ощущение, что они говорили – «Я слежу за тобой! Так что далеко не уйдёшь». Всё такое крохотное и хрупкое, родное и не порочное. И ничего кроме материнского инстинкта – защищать своё дитя, нет больше ничего, с этой секунды только он диктует дальнейшие действия матери.

***

Яхве стоял у раскрытого окна, которое выходило в сад. Ранняя осень коснулась его детища, окрасив деревья в различные оттенки: от жёлтого до ярко-красного. Трава начинала желтеть, готовясь ко сну. А яблони клонились к земле от тяжёлых наливных плодов. Он прекрасно чувствовал, как темнота подкрадывается к нему со спины. Запахи гнили и серы заполняли всё пространство вокруг него. Нет он не чувствовал ни страха, ни призрения… только любовь, которую может испытывать отец к своему пусть и не путевому, но сыну.

– Здравствуй! Па-па! – послышалось за его спиной. – Рад снова видеть тебя в полном здравии! – не без доли ехидства, произнёс Люцифер.

Он выглядел так, словно цвёл в лучшей оранжерее мира под чутким руководством лучших ботаников, питаясь лучшими удобрениями. Доцвёл до самого благородного возраста, тридцати пяти и остановился. Замер, с миллионами женских сердец, которые покорял одним только своим видом, не говоря уже о многовековом опыте общения, и при всех его знаниях, он был просто неотразим. Если бы он имел возможность, спуститься на землю воплоти, то погубил бы многих своим безупречным видом и сексуальной притягательностью, разрыв сердца им был бы обеспечен, а ему даже не пришлось бы прилагать к этому никаких усилий. Его нереально синего цвета глаза могли поглотить все, что попадало в поле зрения. Их очерчивали пышные черные ресницы, благодаря которым взгляд становился ещё более манящим. Густые черные брови правильной формы, словно два крыла ворона, довершали этот томный и в тоже время безразличный ко всему взор охотника. Любой женщине захотелось бы вместо арктического холода наполнить его взгляд желанием, чтобы он начал плавиться, как лёд на горячем теле. Его прямой аккуратный нос переходил в явно выделенную бороздку, которая втекала в узкую верхнюю губу, с немного приподнятым уголком. Верхняя губа ложилась на чуть припухлую нижнюю и призывала коснуться этого произведения искусств. Высокие скулы и слегка угловатый подбородок с небольшой ямочкой покрывала брутальная щетина, которая плавно переходила в немного удлинённые, с живым блеском, черные волосы, отдающие синевой. Он был одним из лучших творений своего отца. Может, именно это и погубило его, отдалив от отца и дома. Он был дьявольски красив и обольстителен, на то он и дьявол.

– И тебе здравия, сын мой! – со вздохом ответил Яхве, но не повернулся. – Я ждал тебя, – нотки обречённости колыхались в его интонации.