Шахтёрская дочь

Никого не родишь. Только чёрный камыш да слепая луна над рекой, не пройдёт человек, даже серая мышь здесь боится бежать по прямой. Степь – лоскутный пейзаж и горячий рубеж, пограничье двух разных миров. Я люблю этот кряж, его дикий мятеж в кружевах кучевых облаков. И винтовка в руках, и ни шагу назад, здесь забытая Богом земля. И бесплодны поля, где под небом лежат нерождённые сыновья.

29

Здравствуй, мама! В моём блокнотене осталось живого места, на сердце пусто.Как вы там живёте, как вы все живёте,когда здесь в степи алой речки русло?Разливанны воды, небеса развёрсты,километры гиблого безвоздушья,а луна – сухарик окопный, чёрствый,да и тот был кем-то другим надкушен.Я убила столько, что думать страшно,

мой последний был молодым и рыжим.Он бы мог стать братом мне бесшабашным,он бы мог стать другом и даже ближе.Я убила столько, что мне приснилось,как отец спустился с небес к ставочкубелолицым ангелом – божья милость –и сказал мне: «Машенька, хватит, дочка!»Я убила столько, ты не поверишь.Помнишь нашу яблоньку во саду ли?Я убила столько, что стала зверем,на которого жалко потратить пулю.

30

Птицы возвращаются на восток,вместо речки тянется кровосток,но весна звенит, и готов ростокпробиваться к звёздам.Как полны и влажны её уста,а она, дурёха, спешит в места,где боец, считающий «до двухста»,и прогорклый воздух.Ощущенье пьяной шальной весны.Мы устали видеть дурные сны,мы устали жечь во дворах кострыи бояться ночи.Скоро-скоро речка вскипит водой,

и в неё бы утром войти нагой,вспоминая рыжего с бородой,но февраль обочин,где деревья всё ещё мертвецы,где не будут вылуплены птенцы,где стихи читают до хрипотцы,до истёртых связок,где рука Марии в моей руке,где вся жизнь, повисшая на курке,и слеза солёная в уголкемаминого глаза.

31

А с неба не снег, а серые лепестки пепла.Мария лежит, и горы над ней огромны,

но Мария не видит горы – она ослепла,врастая хребтом в донецкие чернозёмы.Она захлебнулась огнём, прикрывалась дымом,ползла, а после бежала к густой зелёнке,держала винтовку крепко, так держат сына,младенца, завёрнутого в пелёнки.Ей было почти не больно, почти не страшно,её прикрывали громкие пулемёты,на палец левее в одном километре башня,а справа стоят огнедышащие расчёты.– Ребята, прикройте, я отхожу, ребята! –Мария кричала и падала навзничь в почву,и кровь её растекалась, как сок граната.Мария, моя Мария, шахтёрская дочка.

32