23 апреля 1612 года
Уилл Шакспер, последние часы жизни
Проклятый еврей тогда все-таки наколдовал – мне действительно кусок не лез в горло! Да и бог бы с ним, с куском, но совсем не тянуло к хересу!
…Элизабет ничего не ела и не пила, прислушивалась к звукам из кабинета; я мало ел и еще меньше пил – прислушивался к своим мыслям. Веселый получился ужин, о таком ли мечталось в тряске дилижанса?
«Венецианский купец», помнится, сочинялся очень трудно, хотя старая итальянская новелла о флорентинке, которая в суде доказала незаконность залога в виде «фунта мяса должника» и тем спасла своего простака-мужа от кровожадного кредитора, ростовщика-еврея, показалась мне забавной и вполне пригодной для переделки в пьесу.
…Сколько времени прошло с того дня, как я получил вторые – и, к сожалению, последние – двадцать соверенов за «Ричарда Третьего»? Месяца три, не больше, но дело оборачивалось споро и на редкость успешно: Роберт Сесил злился, однако был бессилен что-то изменить; знатная публика все понимала, злословила и набивалась в ложи «Глобуса»; публике поплоше, той, что из партера, на Сесила было плевать – однако ей льстило, что, присоединяя свои одобрительные выкрики к аплодисментам аристократов, она словно бы приобщается высоких тайн.
Поэтому когда лорд Ратленд после представления «Венецианского купца» вошел в мою артистическую каморку – а я расщедрился, навесил-таки хорошую дубовую дверь! – меня охватило радостное предчувствие следующего хорошего заработка.
Однако же он был суров и надменен. И на этот раз не мямлил.
– Отвратительно, Уилл! Ни одного живого слова. Все фальшиво, все мертвечина.
Сюжет этой, как ты ее назвал, комедии строится на займе, который берет у еврея-ростовщика незадачливый купец Антонио. Ты изо всех сил пытаешься убедить зрителя в его благородстве, хотя демонстрирует он лишь склонность к пустому морализаторству и, уж конечно, выглядит полным дураком, когда соглашается дать в залог «фунт своего мяса», причем мяса не с задницы, а с груди, что будет для него прямой дорогой к смерти. Только вот отвратительный еврей-ростовщик Шейлок, который ему эту глупость предложил – дурак вдвойне, втройне! Говорят, будто бы такой договор залога существовал в античном Риме, но это выдумки неучей для еще больших неучей. «Фунт мяса должника» – не более чем красивость, фигура речи, означающая, что залогодатель поручается не только имуществом, но и жизнью. Это говорилось и писалось для вящей торжественности, но по сути своей было звуком пустым. В качестве залога, что очевидно не только мне, члену адвокатской корпорации «Грейс Инн», но и любому хоть сколько-то мыслящему человеку, может выступать лишь сравнительно легко отчуждаемое имущество должника или поручителя. Не может быть предметом залога луна, солнце, воздух, и уж поверь, не может быть предметом залога жизнь, поскольку ее отчуждение есть убийство – преступление гораздо более тяжкое, нежели невозврат займа. Поэтому договор залога, угрожающий жизни должника, ничтожен! Поверхностный итальянский новеллист четырнадцатого века написал чушь, ты ее украл и изверг из себя глупость еще большую, поскольку облек все в суесловие – впрочем, в обычном своем стиле!
По-твоему, дож, все время толкующий о законе, не смог догадаться, что рассматриваемый им договор залога изначально ничтожен?! Нотариус, заверивший этот договор, не знал, что он изначально ничтожен?! И все это в Венеции, цитадели хозяйственного права?! Зато всю несообразность договора мигом углядела Порция, которую ты умудрился сделать, неизвестно для чего, азартной кокеткой, которая выбирает себе мужа, чуть ли не играя в кости.
Но самое главное – для чего тебе понадобилось так зло и бездарно окарикатуривать мэтра Шейла, достойного человека и замечательного врача? Намекаешь на испанского еврея, несчастного Родриго Лопеса, которого казнили по заведомо ложному обвинению? И кому же ты пытаешься при этом угодить? Графу Эссексу, которого судьба за интригу против Лопеса еще накажет? Саутгемптону и мне, надеясь сорвать с нас еще сорок фунтов стерлингов? К твоему сведению, Бесс не простила Эссексу то, что именно его «трудами» она осталась без Лопеса – врача, которому доверяла! Теперь же, впадая в слабоумие, вообще подозревает, что граф, уставший от ее старческой любви, сделал это специально для того, чтобы она поскорее умерла. Вот что нашептал ей мерзавец горбун Лестер – и занял место Эссекса! Вот почему мы заплатили тебе за переделку «Ричарда Третьего» – чтобы хоть так сказать во всеуслышание о порочности нового фаворита! Хотя бог весть чем это – только не для тебя, наемного писаки, а для нас с Саутгемптоном – все еще обернется.
Но мы хотя бы знаем, во имя чего рискуем, а ты, самонадеянный неуч, понимая в дворцовых интригах еще меньше, чем в законах, ты куда лезешь?! Ты зачем суетишься?!