Шаляпин

Выезжая в Америку, Шаляпин ввел новую систему оповещения публики о вещах, которые исполняет в концертах (а в Америке ему приходилось чаще всего выступать в концертах). К билету прилагалась небольшая книжечка, в которой под номерами были поименованы тексты исполняемых произведений в переводе на английский язык. Перед началом исполнения той или иной вещи артист объявлял публике номер произведения, и слушатели могли по имеющейся у них книжечке следить за содержанием арии или романса, исполняемых на русском языке. Это сильно облегчало восприятие репертуара, который, как и всегда, состоял по большей части из отечественных произведений.

Непрерывные кочевья, главным образом, по американским городам, вынуждали Шаляпина надолго разлучаться с семьей, которая жила оседло в Париже. Артист свыкался с таким образом жизни, хотя очень тосковал по жене и детям. Летом 1924 года он писал Горькому: «Езжу по Америке вдоль и поперек. Отвратительно! Вот и теперь, в октябре, поеду снова. Ой-ой! Как не хочется! Тяжелая страна! А вот, видишь, еду, не люблю ее, а еду…»

Подобными интонациями переполнены почти все письма этих лет, и каждый раз звучат жалобы на то, что иначе никак нельзя, что нужно зарабатывать деньги.

Слово «каторга» не сходит с его уст. Он пишет дочери в декабре 1924 года из североамериканского города Миннеаполиса: «Если бы ты знала, какая тяжелая каторга разъезжать, делая тысячи и тысячи верст по Америке». В те же дни пишет Дворищину из Чикаго: «Я тут рыщу по Америке как зебра, то туда, то сюда, вот, брат, где каторга-то… Если бы ты знал, как тяжела работа здесь. Я и в молодости моей так не работал. Все время живу в поездах, да в отвратительных стоэтажных гостиницах — Америку исколесил вдоль и поперек».

Вместе с тем беспрерывные выступления и кочевья приносят артисту вовсе не только деньги, а и всеобщий восторженный прием в любой стране. На сей раз Шаляпин получает абсолютное признание на континентах, где до того не выступал. И уже не приходится удивляться тому, что в каком-то американском городе на вокзале его встречает депутация горожан во главе с мэром, звучит оркестр, приветствующий прибытие великого артиста. Это, конечно, греет его и придает ему силы. Он привыкает к тому, что в стране, где люди говорят на языке, чрезвычайно далеком от русского, гремят овации в честь русского искусства и его певца.

Любят ли слушатели то, что он поет? Понимают ли они то, что он поет? Вот письмо к И. М. Москвину от сентября 1926 года из новозеландского города Велингтона: «Понимают, к сожалению, мало, и Мусоргский для них звучит как „музыка диких скифов“… Но там, где-то внутри, беспокоит их и пугает… Чувствуют все-таки, что что-то не то…»

Его гастрольные выступления были расписаны надолго. Больше всего их намечалось в Америке и Австралии. Представление о том, как складывалась жизнь Шаляпина в 1926 и 1927 годах, можно приблизительно составить по его маршрутам того времени. С зимы 1925 года по весну 1926-го он гастролировал по США, давая концерты. Оттуда путь его лежал в Лондон, где он пел несколько раз в «Мефистофеле» и «Севильском цирюльнике», далее, через Париж и Тулон, он направился в Австралию. Плаванье должно было продолжаться шесть недель. Чтобы надолго не разлучаться с семьей, он взял с собой в далекое путешествие жену, дочерей Марину, Марфу, маленькую Дасю и падчерицу Стеллу.

Он провел в Австралии и Новой Зеландии около трех месяцев. За это время он дал в Австралии 21 концерт, в Новой Зеландии — четыре. Затем отправился в США, по дороге выступив в Гонолулу.

В дальнейшем ему предстояло спеть много раз партию Дон Базилио. По заключенному им контракту специальная американская труппа поставила «Севильского цирюльника». Он пел Дон Базилио по-итальянски. Партию Розины исполняла замечательная итальянская певица Тоти Даль Монте. «Севильский цирюльник» исполнялся в США, Канаде, Мексике и Кубе. Шаляпин провел здесь 75 выступлений за шесть месяцев. Это было неслыханно трудно и утомительно, но путешествовавшая с ним Тоти Даль Монте с восторгом рассказывала о неутомимости Шаляпина, о его веселом нраве, тактичном и сердечном отношении к партнерам. Ее поражало, что всегда он в форме, что продолжает неустанно дорабатывать роль, внося в нее все новые и новые комедийные детали, не только не ломающие образа, а, напротив, обогащающие его сочными красками.

Могло создаться впечатление, что Шаляпин по-прежнему молод и неутомим. А на самом деле изнуряющая поездка, предпринятая ради денег (он получал 3 тысячи долларов за выступление), выматывала его.

Ему было радостно, что его любят, что его искусство нужно. Но все же он писал Ирине: «…На душе все как-то темно и грустно — все-таки выбит из своей колеи. Чужие люди хотя и хороши, а все как-то не то!..»