Шалопаи

– Да что хирург? Исследователь редчайший. Даже профессор Амосов – мировая величина – недавно на симпозиуме говорил о нём как о поразительном явлении. Представляешь? Сам Амосов и во всеуслышание – о Коле как о явлении.

Она оживилась:

– Помнишь, я тебе рассказывала насчёт новой технологии замены сердечного клапана? Так вот уже совсем рядом. И мешочек продуман. И как взорвать возле клапана. Сейчас полетел в Курган к Илизарову сверить по ранней реабилитации. Амосов объявил, что первую операцию сделает сам Коля, а он ему будет ассистировать. Даже не верится!

Рассказывала взахлёб. Наконец, удивлённая, прервалась. Оказывается, такси уж с минуту стояло возле дома.

Поднялись на восьмой этаж «сталинки». Окно квартиры выходило на «обкомовский», красного кирпичика дом, а за ним выглядывал краешек Кремля.

Кармела засмеялась.

– Представляешь, раньше был виден весь Кремль. Удивительное зрелище! Но меж Кремлём и нами стояла фабричная труба. Уже и фабрики не было, и труба не дымила. Но вид портила. И я взмолилась: Господи, убери же это убоище! И что ты думаешь? Трубу и впрямь снесли, а на её месте… можешь теперь полюбоваться!.. Вовсе ничего не стало видно. Как же Коля хохотал:

– Какие претензии к Богу? Чего попросила, то и получила! И ведь и впрямь!..

Она засмеялась. Увидела, что гость неловко топчется. Подбежала.

– Прости, заболтала! Просто все мысли об одном!

Потянулась с поцелуем:

– Раздевайся. Я только на минуту в ванную.

И впрямь выскочила через минуту-другую, влажная, в халатике на голое тело, прижалась зазывно. Глаза начали покрываться знакомой поволокой.

Междугородний звонок отбросил их друг от друга.

– Одна нога там, другая здесь! – пообещала Кармела, устремляясь в соседнюю комнату. Через приоткрытую дверь Клышу хорошо был слышен сбивчивый разговор:

– Да… Ну говори же, – он одобрил?.. И по ранней реабилитации? Именно после оперативного лечения?! И что?! Считает, что получится? А я тебе, дурашке, что говорила?.. Но обязательно, чтоб адаптировано к кардиологии?!.. Просто блеск!.. Ты что ел?.. Не морочь мне голову! Ты вообще обедал? Сколько я должна повторять, что с твоим желудком баранина противопоказана?.. Вот только вернись, – сядешь у меня на жёсткую диету!

Они проговорили минут с двадцать. Наконец Кармела выбежала:

– Ты представляешь!?..

Она сбилась. Клыш стоял полностью одетый. Кармела смущенно огладила его лицо, губы:

– Прости, Данечка!

Клыш шёл пешком по ночной Москве и горько улыбался. Не за что было Кармеле просить у него прощения. Словно Пигмалион, она влюбилась в собственное творение.

Ранним утром в квартире на Таганке зачастил междугородный зуммер. Заспанный Алька, почёсываясь, добрался до прихожей, поднял трубку.

– Ну допустим, я, – буркнул он недовольно.

– Вижу, не вовремя, – раздался голос Фомы Тиновицкого. – Литра два, поди, в себя влил? Но извиняйте, дядьку, мне хуже, – уж полсуток не пью. На телефоне сижу. Разыскиваю Ваш бродь! Да все кто может тебя разыскивают. Срочно выдвигайся. Тебя тётя Тамарочка дожидается.

– Как только, так сразу.

– Да не как только, а просто сразу. Она в Шестой больнице. Я разговаривал с Липатовым. Сказано, – найти немедленно.

– Что? Так плохо? – Алька испугался.

– У тебя что, уши заложило?! – рассердился Фома. – В общем, бегу в больницу. Передам ей, что ты знаешь.

Алька откинулся затылком о стену.

На звонок вышла Светка.

– С тётей Тамарочкой что-то? – чутко угадала она.

Алька жалко улыбнулся:

– Ну почему живём в уверенности, что завтра будет так же, как и сегодня? И всякий раз удивляемся, обнаружив, что земля вертится, с каждым оборотом накручивая новые сутки и новые несчастья.

– Пулей собираемся, – по-своему расшифровала заковыристую фразу Светка.

В отделении Шестой больницы медсестра на посту без выражения взяла паспорт, позвонила по внутренней связи. Тотчас из ординаторской подошла врач – полнеющая женщина лет сорока.

– Он самый, – бросила медсестра, отчего-то неприязненно. Алька поёжился.

Врач оглядела сытого, холёного красавчика.

– Где ж ты болтался-то? Мы тебя третий день всей больницей разыскиваем.

Алька открыл рот для объяснения.

– Пошли, – перебила врач.

– А?.. – Алька разлепил губы.

– Только тем и жива до сих пор, что тебя ждёт.

Они вошли в двухместную палату. Одна кровать, со скатанным матрасом, была свободна. За ширмой недвижно лежала измождённая старуха с втянутыми дёснами. Слёзы поползли по Алькиным щекам.

Врачиха указала ему на табурет. Склонилась участливо к больной.

– Тамара Васильевна, приехал ваш сынок.

Ресницы умирающей вздрогнули, в попытке открыть глаза. Но усилие оказалось чрезмерным.

Врач подняла худенькую, в вялой паутинке руку, возложила сверху на Алькину ладонь.

– Это его рука, – шепнула она.

Старческий палец прополз по запястью, едва заметно нажал.

Алька припал мокрым лицом к её груди.

– И я тебя тоже, тётя Тамарочка! – забормотал он. – Знаю, ты к дяде Толечке торопишься. Скажи ему, чтоб не волновался обо мне. И оба – не переживайте. Всё будет тип-топ.

Он схватил руку, поцеловал. Принялся гладить, пожимать. Без ответа.

Врач аккуратно приподняла веко больной.