Шаман

Я потерла глаза и провела ладонями по волосам. Привычное успокоительное движение оборвалось слишком быстро. Пальцы коснулись шеи и горловины тельняшки Азыкгая. Что-то изменилось, а я не успела заметить. Боль по-прежнему резала живот, но больше я не чувствовала ничего. Я умерла для отца гораздо раньше, чем упал вертолет. Чем шаман Изга ритуально обрезал мои волосы. Он контролировал меня, как любого сотрудника «Альянса», совершенно чужого человека, и ждал свадьбы с Альбиной. Нормальной семьи.

Мне нечего делать в столице. Уволиться можно удаленно, попросить пару знакомых собрать мои вещи в квартире и выслать сюда. Саму квартиру продать, поскрести по банковским счетам, или, на крайний случай, запустить руку в наследство матери. Она коллекционировала драгоценности, считала их семейной реликвией. По завещанию все отошло мне и до сих пор лежало в сейфах нескольких швейцарских банков. Если жить скромно, то надолго хватит. Не нужен мне отец и его «Альянс». Я ему не нужна.

— Значит, так, — сказал Карл Риман. — Собирайся, мы едем в Якутск. Влад организует билеты, через двенадцать часов будем дома. Работа подождет, квартира твоя тоже. Комнату в особняке даже готовить не придется, там все осталось с того дня, как ты закончила Университет. Сейчас перекусим и поедем, давай. И сними уже эти тряпки, кто тебя так нарядил…

- Я не поеду.

— …не корчи из себя несчастную нищенку и приживалку, у тебя всё есть.

— Я не поеду, сколько раз повторять? — до криков оставалось совсем чуть-чуть, в коридоре нас уже слышали. — Делай, что хочешь, как хочешь и с кем хочешь, я останусь здесь. Работать не буду и от наследства откажусь. Пришли нотариуса с бумагами, все подпишу. Живи нормальной жизнью с нормальной семьей, а меня больше не трогай!

Воздух зазвенел от моего голоса, эхо отразилось от стен. Я понимала, какой истеричкой выгляжу, но время для безропотного «да, папа» прошло. Сбежала в ванную комнату и закрылась там.

Конт помогал резать бутерброды. Раскладывал полумесяцы домашней колбасы по квадратам плавленого сыра. Люди Карла Римана навели в холодильнике шамана свой порядок. Продукты Изги переложили на нижнюю полку, своими забили верхнюю. Но столичный банкир брал хлеб и колбасу, откуда ему нравилось.

— Ругаются, — прокомментировал Конт шум из коридора.

Высокий голос Ирины звучал громче голоса отца. Отчетливо слышалось: «Я не поеду». Хоть вмешивайся и осаживай разбушевавшегося родственника. Нашел время давить на дочь. Начиная с падения вертолета, она пережила столько, что другим за всю жизнь не дается, а до истерики её довел родной отец. Дверь хлопнула так, что стена вздрогнула.

— Идиот, — проворчал под нос Конт. — А я еще думал, что мой папа не сахар. Да он ангел. Хотя тоже, знаешь. Мда.

Банкир сложил бутерброды горкой и понес на стол в гостиной. Это для всех. Отдельно лежали порции Андрея-Свистка, уснувшего в кресле Беркута, Ярослава и его пленника. В доме шамана никогда не было столько народа. Локальный катаклизм и пункт эвакуации во всей красе.

Карл Риман не возвращался. Продолжал донимать дочь? Нет, это уже ни в какие ворота. Изга бросил в чай два сушеных листика мяты и понес кружку в коридор.

Двери в доме больше не закрывались. На месте замков зияли дыры. Дверное полотно в ванной комнате не прилегало к косяку плотно. Через щель в коридор лился свет и рисовал золотую окантовку на силуэте Карла Римана. Он молча смотрел себе под ноги.

— Разрешите, — вежливо попросил Изга и потянулся к двери.

Отец Ирины вздрогнул. Кружку с кипятком мимо него не удалось пронести. Карл сфокусировал на ней взгляд и хмуро спросил:

— Зачем?

— Чай. Она голодная.

Больше шаман не объяснял ничего. Дверью оттеснил Карла в коридор и зашел внутрь. Ира сидела на краю ванной, зажав рот, и раскачивалась в одном ей ведомом ритме. Красные нос, опухшие веки. Возле неё разливалось столько боли и тоски, что воздух дрожал. Чутьё шамана не нужно, такое море захочешь — не обойдешь. Изга и не собирался. Поставил чай на полку под зеркалом и шагнул к ней.

Они срослись, впечатались друг в друга, объятиями не назвать то, что было.

«Моя женщина, моё чудо. Кто посмел обидеть тебя? Больше никогда, слышишь? Я никогда не позволю тебе так мучиться».

Она плакала, задержав дыхание. Потом глотала воздух и тихо стонала. Хирургическая рубашка промокала от слез, пропитывалась темнотой. Сволочью нужно быть, а не отцом. Зачем таким людям дают детей? Учить их собственные «взрослые» души, выращивать? Ну и как, помогает?

Изга раскачивался вместе с ней, целовал в макушку, гладил по волосам.

— Я тебе чай принес. Он с мятой, нужно выпить и спать. Пойдем в мою спальню, я тумбочкой загорожу дверь, чтобы никто не побеспокоил.

Она всхлипывала и как ребенок терлась щекой о плечо.

«Никогда не поступлю со своей дочерью так».

— Ира…

— Хорошо. Где там чай?

Уже остыл и не мог обжечь, но она все равно касалась губами кружки с большой осторожностью. Цедила мяту глотками и всхлипывала между вздохами.

— Я у тебя останусь. Совсем. Можно?