Шампанское по воскресеньям

Но Василий никак не отреагировал на мои слова. Он лишь приподнял брови, показывая тем самым, что не понимает, для чего я говорю ему это. Даже, кажется, чуть улыбнулся.

«Улыбаться тебе сегодня больше не придётся», – решил я и спросил, заранее зная, что этим простым вопросом нарушу его нарочитое спокойствие:

– Вы перезванивались со Светланой Леонидовной?

Я специально сказал «перезванивались», подчёркивая приятельский характер их отношений. Я был уверен, что до меня таким образом поставленного вопроса ему ещё не задавали. Кожа под глазом у сторожа непроизвольно дёрнулась как при нервном тике.

– Иногда она звонила. Просила помочь с чем-нибудь.

– Не помните, когда между вами состоялся последний разговор? И по поводу чего?

– Не помню, – излишне резко ответил он.

– Давно было? – подсказал я ему причину забывчивости.

– Давно.

– Я только хотел узнать, может быть, её что-то тревожило перед смертью, – объяснил я своё любопытство. – А Лесков ей помогал по хозяйству?

– Не знаю.

– Что же вы никогда не видели, возился он у неё на участке с граблями в руках или нет? – улыбнулся я.

– Не видел.

– Он, случайно, не был её любовником?

По-видимому, такого вопроса ему тоже никто не задавал, потому что следствие не располагало никакой информацией на этот счёт, а предполагать подобную связь без наличия фактов, имея в виду лишь сожжённое в печке бельё, было, по меньшей мере, неестественно.

– Смеёшься что ли? – с задержкой ответил Василий, и нервный тик вновь подвёл его.

– Нисколько, – подчёркнуто серьёзно сказал я. – Вы знакомы с Александром Сергеевичем Свешниковым?

– Видел несколько раз.

– Он по ночам приезжал к Светлане Леонидовне? – продолжал я всё ту же любовную тему, виртуально сводя трёх любовников вместе.

– Ты что, ещё не понял, что по ночам я сплю?

Разговор наш начал выводить Василия из себя. Его лёгкость куда-то подевалась. Он скрестил руки на груди и теперь смотрел на меня исподлобья тяжёлым взглядом, ещё не зная, что главные неприятности ожидают его впереди.

Я приготовил ему примитивную ловушку; мой расчёт был основан на том, что следствие без надобности ни с кем не делится служебной информацией. Оставалось выяснить, попадёт ли Василий в эту ловушку или успеет сообразить, что я задумал.

– За что Александр Сергеевич избил Лескова, как вы думаете? – спросил я.

– Представления не имею, из-за чего у них там всё произошло, – не задумываясь, ответил он и попался.

Я предполагал, что он действительно мог не знать, за что Александр избил Лескова. Лесков мог об этом ему не рассказать, несмотря на очевидно имевшее место непраздное любопытство Василия в ночь убийства.

– А откуда вам это известно? – задал я ключевой вопрос, намереваясь загнать Василия в безвыходное положение.

– Что это?! – справедливо возмутился Василий, уловив логическую нестыковку моего вопроса с его предыдущим ответом; но он так и не раскусил мой простой замысел. – Сказал же – не знаю.

– Что Александр Сергеевич избил Лескова, – чеканя слова, произнёс я и ловушка захлопнулась.

Если бы Василий не приходил в ту ночь к Лескову, он мог узнать об избиении только от следователя. Он с опозданием сообразил, что проговорился, что теперь отвечать придётся именно так – «от следователя», но благоразумно промолчал. Он, может быть, так бы и ответил, но, видимо, вовремя понял, что я могу легко это проверить. Я наблюдал за ним и видел по его глазам, как он лихорадочно ищет выход из тупика, в который я его загнал.

– Слушай, следопыт, что ты мне морочишь голову, – преднамеренно перешёл он на откровенную грубость. – Я же сказал тебе, что представления не имею, избил его кто-то или не избил.

Он попытался представить всё так, будто не понял, о чём я его спросил, он изображал непонятливость. Но это была неуклюжая попытка, он и сам это, конечно же, чувствовал.

В это время у него зазвонил телефон. Перерыв в разговоре оказался для него как нельзя кстати. Он взял трубку со стола и подошёл к окну, отдёрнул занавеску и сказал: «Ты уже? Сейчас вынесу». Проходя мимо меня, бросил: «Тебе пора, следопыт». Затем зашёл в кухню, вернулся оттуда с пакетом в руке, накинул на плечи ватник и вышел во двор.

Но перерыв был на руку не только ему. Я немедленно подошёл к окну. Василий направлялся к калитке, у которой стоял какой-то мужчина. Я положил диктофон сверху на шкаф рядом с тахтой и затем открыл створки; среди прочего на перекладине висел тёмно-синий костюм. «И всё-таки Ревун играла в игры», – думал я, проверяя карманы костюма; карманы были пусты. После этого я прошёл в прихожую и осмотрел карманы пальто. С самого дна внутреннего кармана вместе с маленьким пакетиком с запасной пуговицей и слежавшимся комочком шерсти я достал две петельки жёлтых толстых нитей. «Это же из махровой ткани!» – пронеслось у меня в голове. Одну нитку я вернул на место, а другую сунул в карман куртки, сел на табуретку и стал ждать возвращения Василия.