Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона

Идя по оживленным улицам Шанхая, Конфуцианец снова и снова прокручивал в памяти те оскорбления, которые ему и его единомышленникам пришлось вытерпеть от Города-у-Излучины-Реки. Как конфуцианцев лишили положения в обществе, как их познания в области классической литературы перестали хоть что-нибудь значить. Огромный интеллектуальный багаж, полученный ими за годы научных исследований, не значил для обитавших здесь торгашей ровным счетом ничего. Здесь теперь ценились лишь газетные щелкоперы и фотографы. Торговцы предпочитали платить куртизанкам, а ученые голодали и подвергались осмеянию, когда требовали то, что веками по праву принадлежало им. Он думал о том, что Мир Цветов, придуманный некогда одним из ученых, теперь стал местом обитания смазливых шлюх, а в его романтическом соцветии звучал грубый смех и царил грязный секс, мало чем отличающийся от спаривания на ферме, когда бык покрывает корову.

Он обогнул нищего и нырнул в прохладу, царившую под причалом. Здесь тоже не пахло покоем — разве можно было найти покой в этом ужасном месте? Но, по крайней мере, тут не было сутолоки. Он сел, прижался лбом к влажным доскам и задумался о том, что делать дальше.

Настало время навестить могилу мученика в Пудуне, чтобы принести благодарность и тщательно обдумать следующие действия. Каждый Конфуцианец рано или поздно приходил на могилу, когда ему предстояло совершить какой-то важный шаг. Ее местонахождение являлось тайной, известной лишь Конфуцианцу, входящему в Договор Бивня, и, когда наступало время, он передавал ее своему последователю. Конфуцианец услышал громкое гудение возле головы, выбросил руку в сторону и поймал большую стрекозу. Ощущая, как в его ладонях бьется жизнь, он улыбнулся, а затем сунул насекомое в нагрудный карман рубашки и застегнул пуговицу.

«Хороший знак, — подумалось ему. — Очень хороший знак».

Он поднялся и вскоре уже влился в плотную толпу пешеходов, двигавшуюся по Бунду в направлении улицы Бэйцзин Лу. На углу он увидел писца, строчившего под диктовку неграмотного работяги. Видимо, тот решил послать письмо в родную деревню. Конфуцианец громко откашлялся. Писец поднял глаза на Конфуцианца и попытался прогнать его взмахом руки и смачным плевком под ноги.

Конфуцианец с трудом сдержал гнев. Писцы, как никто другой, должны были почитать конфуцианцев.

«И они будут! — пообещал он себе. — Кто как не конфуцианцы научили этих дебилов читать и писать?» Он запомнил лицо этого человека, наступил на плевок, чтобы втоптать проклятье в землю, и сказал:

— Очень скоро вас всех поставят на место. И это будет правильно.

Затем Конфуцианец развернулся и пошел по Бэйцзин Лу. Вскоре он увидел уличного портняжку, подошел к нему и сказал, что ему надо. Скрюченный человечек кивнул и достал длинную иглу с продетой в нее черной ниткой, но отдал ее Конфуцианцу лишь после того, как получил монету.

Вскоре после этого Конфуцианец вернулся на пристань и стал ждать какую-нибудь лодку, которая перевезла бы его на противоположный берег Хуанпу, в Пудун, где его подношения ждала могила мученика.

Сунув руку в нагрудный карман рубашки, он ухватил большим и указательным пальцем стрекозу и вытащил ее. Несколько секунд он смотрел, как радужные крылья насекомого трепещут в раскаленном воздухе шанхайского лета — сезона, который местные жители называли «тигриной жарой».

Затем Конфуцианец проткнул иглой живот насекомого, вытащил ее со стороны спины и протащил нитку, завязав на конце толстый узел. Стрекоза согнулась дугой от боли, и Конфуцианец разжал пальцы. Насекомое, почувствовав свободу, рванулось вверх, но нитка надежно удерживала ее. Снова и снова стрекоза пыталась улететь, и каждый раз у нее, конечно же, ничего не получалась. Наконец она, видимо, поняла, где теперь ее место, перестала рваться ввысь и принялась описывать круги над головой улыбавшегося Конфуцианца. Это было хорошо, очень хорошо.

Выбрав подходящую лодку, он забрался в нее, пролаял лодочнику команду, уселся и больше не обращал на него внимания, не сводя глаз с кружившей над ним стрекозы.

Оказавшись в Пудуне, он сначала направился на восток, а затем свернул на север. Два часа понадобилось ему для того, чтобы найти пять баньяновых деревьев [26]

, посаженных кругом, — таких огромных, что они были видны даже с берега реки. Корни деревьев, выпирающие из земли, образовали нечто вроде ограды, внутри которой находилась могила.

Это путешествие совершал каждый Конфуцианец со времен «боксерского» восстания, и каждый из них искал здесь совета и утешения.

Стрекоза сердито жужжала над его головой, а Конфуцианец свободной рукой раскапывал нижний край могилы. Наконец его пальцы нащупали то, что он искал. Он сдвинул в сторону рыхлую землю, вынул из ямки старую фотографию в рамке, осторожно стер с ее поверхности остатки земли.

С пожелтевшей фотографии на него смотрел молодой человек с большим родимым пятном на левой стороне лица. Если бы снимок был цветным, отметина была бы лиловой.