Шанс, в котором нет правил [черновик]

— Загадочное место Тула. Вечно там что-то происходит.

— Случайности ходят парами. Я, например, очень удивлюсь, если в эту воронку что-то упадет в третий раз.

Алекто смотрела в нарисованные глаза и думала — неужели прокол? Неужели прав Эней и с ними нужно рвать?

— А вам, — продолжал человек с Саравака, — аналитику группы, действительно женщине, в возрасте примерно 35–40, русской, из окружения Саневича… я предлагаю подумать вот над чем. Та сторона, которую вы представляете здесь, — он повел подбородком, обозначая виртуальную реальность вокруг них, — вполне соответствует вашему положению в настоящем. Совершенная правота, страшные жертвы, победа любой ценой… Девушка, чье лицо вы носите, погибла, потому что ее группе приказали готовить восстание, от которого никому даже в случае успеха не было бы никакого толка. Они честно начали. И спеклись, ничего не сделав. Ну разве что книжку о них написали.

Есть, подумала Алекто.

— А через пять лет после войны, — продолжал собеседник, — по этой книжке, как по лекалу, такие же ребята начали кроить совсем другие организации. Чтобы воевать против этой самой власти. Тоже плохо кончили. Хотя большей частью без шурфов обошлось. А через два поколения ваше общество пропало с карты. Издохло. Вместе с основополагающей идеей и миллионами людей.

— В «никакого толка», вероятно, входят и несколько сотен, избавленных от продажи в рабство? И зачем нам совершенная правота? — скривилась Любка, — Относительной хватает с головой. Вы же не настолько младше меня, чтобы совсем не помнить дебаты конца девяностых? О продлении срока договора Сантаны еще на сто лет?

— Не настолько, — усмехнулся летчик, поймав ловушку. — Видите ли, той стороне, которую здесь представляет мой прототип, эта война тоже стоила империи.

— Мы в большинстве своем республиканцы.

— Любовь Гри… Батьковна. Если вы пришли сюда вот так, — летчик вытащил из кармана пачку каких-то пестрых папирос, закурил — и даже не подумал предложить даме, — то у вас и на наш счет сложились некоторые соображения. Я не буду их опровергать.

— А если мы ошибаемся?

— А та девочка, чье лицо вы носите, и ошиблась.

Нужен какой-то жест, подумала Алекто. Чтобы он записал нас в другую весовую категорию.

— У некоторых людей есть альтернатива. Затаиться, залечь, переждать, может быть, пронесет, может быть, кто-то другой подожжет биржу, где на карточке — твое имя… А есть люди, у которых альтернативы нет.

— Хорошо бы, — мечтательно сказал человек с Саравака, — издать закон. Чтобы в герои брали ну хотя бы по окончании десятилетки…

— Хорошо бы. Но иногда человек становится героем только потому, что кто-то расставил ему ловушку. Или не ему, а кому-то по соседству — а его решил использовать как приманку. И действия того, кого ловили на этого живца-героя… красноречивы. Вы нам подходите.

— Я много кому подхожу, — кивнул англичанин, — потому что у меня горит только то, что поджигаю я.

— Иногда пожар останавливают встречным палом, — сказала Алекто, вставая.

— Иногда. В Дрездене это не сработало, а в Хиросиме — вполне. Не все потом были уверены, что оно стоило того.

— Из нас двоих пилот бомбардировщика — вы, — улыбнулась мертвая девочка из шахтерского района. И пошла вниз по лестнице, распевая во весь свой небольшой, но приятный голос: — They called me the wild rose, but my name was Elisa Day…

— По-моему, двадцать два, — сказал Антон.

— В смысле? — Алекто ткнула курсором в значок «выйти», и ее персонаж растворился в воздухе.

— В смысле, «Дикая Роза» — перебор. Ты в «Блэк Джек» не играла?

— Романтики, — сказал человек с Саравака, снимая маску, и откидываясь на спинку кресла, — сил моих нет. Розу в зубы ей подавай. А как насчет печеного яблока?

— Тебя бы устроил вариант «Генри Ли»? — пожал плечами Суслик. Олег раздраженно втянул воздух. Он не успевал. Иногда это его доводило почти до бешенства: Габриэлян и Суслик обменивались каким-то мнениями в его присутствии, пользуясь одними только литературными аллюзиями — а потом он ночь убивал на расшифровку беседы, и все равно не понимал половины. Вот и сейчас: что за девушка? Что за история? Элиза Дэй — намек на персонажа Габриэляна, а кто такой Генри Ли?

— А если не романтики? — пальнул Олег наугад. — Если они только хотят, чтобы мы думали, что они романтики?

— Конечно, хотят, — улыбнулся Габриэлян. — И конечно романтики. И пошел в ванную, распевая:

Лежи там, лежи, милый Генри ЛиПока плоть не смоет с костейДевчонка в веселой зеленой стране

О тебе не услышит вестейА ветер подул и ветер стоналLa la la la laLa la la la lee…

* * *

— Как почему дикая роза?.. — удивилась Алекто, — «Мадам, у вас есть дикие розы?» — «Нет, но для вас мы можем раздразнить домашнюю».

— Объясните мне лучше, что это за Дэй. И зачем они этот Дэй празднуют?