Шансон для братвы

Когда “эксплорер” Горыныча подкатил к базе, ворота уже были гостеприимно распахнуты. Циолковский сноровисто извлек сантехника из машины, снял повязку с глаз и сразу вручил стакан. Все, гостя не выпустят минимум неделю, да и на своих ногах он уйти явно не сможет.

– Хорошо получилось, – сказал Садист. – А то где бы мы другой вход искали?

Ксения задумчиво покачала головой.

– Если все так просто, то получается, что по теплотрассе можно попасть куда угодно.

– Верно, – Денис сидел на диване, по-турецки скрестив ноги, – где есть жилые дома или вообще здания, то да. Схемы только доставать сложно. Если есть военные или спецобьекты, то не дадут. Центр города тоже вряд ли… По идее, схема коммуникаций – это закрытая информация.

– Музеи – это спецобъекты?

– Думаю, да.

– Плохо.

– Так, Ксюш, бомбить их без толку. Все до нас растащили. Там просто труба – не меньше половины картин уже копии, разворовывать еще в шестидесятых годах начали – Самые известные – конечно, подлинники, а шелупень всякая – малые голландцы там, экспрессионисты, импрессионисты – почти все подделки. Вон у Толяна на даче этюд Моне висит. По каталогу – в Русском музее должен быть. И еще десяток картин. Так у Толяна – точно настоящие, а в музее – копии. А в запасниках совсем мрачно – там часто описи нет, сами не знают, что хранят… Ящики наставлены, а что в них…

– А где запасники обычно?

– В подвалах, где ж еще…

– Ну и?

– Что ну? Думать надо… Мысль, конечно, здравая, государство не обеднеет. Если уж брать, так только то, чего не хватятся и продать с выгодой можно – Только в музеях охрана. А если там датчики объемные, в подвале? Или инфракрасные лучи?

– Очень я сомневаюсь – Если там, как ты говоришь, бардак, то в подвалах этого быть не должно…

– Тоже верно, – Денис задумчиво полистал пухлую записную книжку, – надо повспоминать, где что слышал… Конкретный объект нужен… Стой, мне отец говорил, что в Казанский собор после революции много всякого хлама свезли, в подвалы, и с тех пор не трогают.

– Ну и что?

– А то, что там музей атеизма располагался… Значит, вещички из церквей тащили и то, что к религии отношение имеет…

– Так, уже теплее…

– Казанский совсем развалился, денег у них нет, атеизм прикрыли… Но это – центр города, совсем не гут, даже, я бы сказал, совсем не зер гут.

– Почему?

– Терроризм, то-се – Спецслужбы пасти могут. В сам музей устраиваться на работу толку нет, можно дворником где-нибудь по соседству…

– Давай, дорогой, лошадей не гнать. Ты узнай сначала, что и как в смысле ценностей, а потом уж решим…

– Так, узнавать будешь ты, – решил Денис, – есть у меня мужик один знакомый, искусствовед. Фанаберии* хоть отбавляй… Тебе надо к нему подкатить, типа, журналистка, о музеях Питера пишешь… Даже контакт есть – у него друг в Штаты уехал год назад, вот от него и представишься… Он в каком-то комитете по культуре работает, сейчас телефон посмотрю.

– Молодец. За что я тебя люблю, так это за твою милую непосредственность – надо музей ограбить, значит, способ ищешь. Не задаешься вопросом, а хорошо ли это…

– Денег срубить – это всегда хорошо. Между прочим, ты первая начала… У тебя тоже один ответ: доллары в чужих руках – это оскорбление лично тебе.

– Жизнь такая, милый, – проворковала Ксения.

– А кто спорит?

– Нашел телефончик?

– Вот… Ты когда двинешь?

– А сейчас и поеду. Время – час дня, с улицы позвоню, если он на месте – сегодня и возьму интервью-Следователь Выборгского отдела Султанов пришел к заместителю прокурора района Воробейчику, доложил о находящихся в производстве делах и получил от него ценные указания по психиатрической экспертизе свидетеля. Воробейчик совершил столь странный поступок, руководствуясь исключительно личными мотивами – свидетель, Дмитрий Огнев, достал его до печенок своими заявлениями.

По закону Огнев был прав – бравые менты сделали у него обыск, вывезли все имущество, долго мурыжили с дурацким уголовным делом, наконец прекратили его за отсутствием состава преступления, и тут оказалось, что из арестованных вещей уцелела только половина. Куда делись портативный компьютер, музыкальный центр и двадцать две из двадцати четырех тысяч изъятых в качестве вещдоков долларов, никто “не знал”. Огнев озверел и начал писать жалобы. Воробейчик был вынужден прикрывать своих сотрудников еще и потому, что коммерсант, попытавшийся с помощью уголовного дела “наказать” Дмитрия, был его дальним родственником.

Зампрокурора по надзору за милицейским следствием был человек недалекий и решил, что психиатрическая экспертиза должна напугать Огнева, показать “возможности давления” и заставить его отказаться от продолжения эпопеи с заявлениями. Султанов был знаком со “свидетелем”, даже проводил пару доследовании по его делу, но Воробейчику не возразил. Следователь устал от заявителя. Копаться в том бреде, что представляло собой уголовное дело, не хотелось.

Единственное, чего не учли “гиганты мысли”, так это того, что своими действиями они спровоцировали Огнева на адекватный ответ.