Шансы есть…

– Только Троеры ниже по склону. Их самих там в то время не было, но был их сын. Мейсон.

– Ага, я с ним побеседовал.

Значит, Линкольн не ошибся. Он действительно заметил там фамилию “Троер”.

– Вот как?

Гроббин снял очки и положил их вместе с папкой на столик.

– Я понял, что в те выходные случились какие-то неприятности?

– Он заглянул к нам без приглашения.

– И что произошло?

– Мы пили пиво на террасе.

– И все? Только пиво?

Линкольн пожал плечами:

– Это был семьдесят первый. Может, траву по кругу передавали.

– И никакого кокса?

– Конечно, никакого кокса. В общем, в какой-то миг Троер и Джейси оказались одни в кухне, и он попытался с ней слишком близко подружиться. Их застал наш Мики. И скверно отнесся к тому, что увидел.

Гроббин кивнул.

– Чертовски скверно, я бы сказал. Когда я с ним разговаривал, у него оба глаза были подбиты и челюсть зафиксирована. Сказал, что это ему ваш друг неожиданно двинул.

– Когда это произошло, я был на террасе, но, зная Мики, вряд ли они много беседовали.

– Вспыльчивый, значит, этот ваш друг? От нуля до шестидесяти миль за три целых и две десятых секунды? Такой вот парень?

– Вообще-то почти все время он тише воды ниже травы.

– Почти все время.

– Джейси бы он плохого ни за что не сделал, если вы на это намекаете.

Гроббин пожал плечами.

– Вы с ним лучше знакомы.

– Как бы ни было, – продолжал Линкольн, – в воскресенье больше ничего не случилось. Не понимаю, какое это имеет значение – мы же все во вторник уехали с острова.

Снова надев очки, старик опять взял в руки папку.

– Но тут говорится, что уехали вы не одновременно. Как так?

– Джейси проснулась раньше и тихонько ушла, пока мы все еще спали. Оставила нам записку, что ненавидит прощаться. В общем, суть в том, что она уехала с острова, так? Кто-то из Пароходной администрации ее опознал?

– Я б не назвал это идентификацией с положительным результатом. Скорее “ну, вроде”. Когда я с этой дамой разговаривал, она не казалась чересчур уверенной.

– Утверждаете, что Джейси отсюда так и не уехала?

– Нет, я просто говорю, что исключать этого вовсе нельзя.

– А вы сами как считаете?

– Ну, раз уж на то пошло, в штате были порядком уверены, что она уехала на каком-то утреннем пароме. Даже не знаю, с чего бы, раз у них всего одна эта свидетельница, но, должно быть, имелась и какая-то дополнительная информация, которой они с нами, местными, не поделились.

– То есть возможно, что с ней что-то могло произойти тут?

– А еще возможно, что ее похитили инопланетяне, – ответил Гроббин. – Смотрите на это так, Линкольн. Она либо жива, либо мертва. Если она мертва, если ее кто-то убил, что стало с трупом? Потому что для меня загвоздка в этом.

“Равно как и для мертвой девушки”, – подумал Линкольн.

– Ладно, вот сценарий. Вы убийца.

– Я? – У Линкольна сложилось отчетливое впечатление, что его хозяин не считает подобное предположение таким уж нелепым.

– Гипотетически, Линкольн. Мы тут включаем воображение. Вы на пароме и засекаете эту симпатичную хиппушку. У нас начало семидесятых, поэтому ходит она без лифчика. Вы за нею наблюдаете все время, пока паром не швартуется в Вудз-Хоуле. Она сходит на берег вместе с другими пассажирами без машин, а вы спускаетесь в трюм за своей, убеждая себя забыть про девушку. Просто какая-то хиппушка. Но когда вы съезжаете с парома, она вот, на Фэлмет-роуд, – стоит, вытянув руку. Вы подъезжаете. Предлагаете подвезти. Она садится. Вы разговариваете. Может, спрашиваете у нее, что хиппушки имеют против лифчиков. Это все вообще к чему? Считаете себя остроумным, но она к вашему вопросу относится всерьез. Рассказывает вам, что все дело тут в свободе, и это вас злит. Свобода. Может, вы только из Вьета вернулись. Женились по малолетству. Пару детенышей завели, не успели ничего и назад отыграть. Кто вообще, бля, свободен? Вы-то уж точно нет. Работаете на острове – садовничаете, а может, чистите бассейны у богатеев. В общем, работаете там, но, черт бы драл, жить на этом острове вам не по карману. Нет, живете вы в Нью-Бедфорде, потому что такие, как вы, там и живут. Летом зарабатываете прилично, но с пикапом на пароме кататься туда-сюда недешево. Поэтому вы работаете по восемь-десять дней подряд, спите у кого-нибудь на кушетке, если получается. На два-три дня возвращаетесь домой проведать жену и детенышей, чтоб они вам рассказали про всякую херню, которой им хочется, а вам она не по карману. Если бы кто-нибудь попросил вас описать свою жизнь, первое же слово, какое пришло б вам в голову, уж точно, к черту, не было бы “свободный”. Таким дурацким словом скорее будет пользоваться привилегированная хиппушка, которая сжигает лифчики.