Шансы есть…

Хотя луна на волнах и прохладный воздух напоминали 1971-й, сегодняшняя ночь была иной – и не только потому, что больше нет Джейси. Петь сегодня тоже никто не станет. Им теперь по шестьдесят шесть, они слишком стары и уже не могут себя убедить, будто их шансы жуть как хороши, будто миру не насрать на их надежды и грезы – если у них какие еще и остались. Но даже так перед тем, как выйти на террасу, он тихонько включил музыку. Дилия, все еще злясь на него за то, что обвинил ее в том, как все обернулось, наконец-то уснула, а обычно спит она крепче под музыку. Почти каждую ночь укладывается спать в наушниках, уверяя, что музыка глушит голоса у нее в голове, которые ей постоянно напоминают, что она говно. Сегодня, чтобы приглушить собственные мрачные мысли, Мики порылся у Линкольна в кухонных шкафах, пока не отыскал ту бутылку хорошего скотча, о покупке которой упомянул Линкольн. Теперь он почти не пил крепкого – после того, как сходил к врачу с жалобой на одышку и ему сообщили о его дефектном сердечном клапане. Еще б не быть ему дефектным. Не сын ли он своего отца? Кувшин “Кровавой Мэри”, который он нынче утром смешал, был первым бухлом, что он попробовал больше чем за год. Дилии он пообещал, что с крепким завязал, и до сегодняшнего дня держал слово в тщетной надежде, что она сдержит свое. Хрен там. Мики претило судить других, но уж очень ему хотелось, чтобы люди не врали, что они в завязке, а на деле – вовсе нет. Неужто он многого от них просит?

Однако что такое его собственная жизнь, как не паутина лжи, по большей части – необязательной. Его ставило в тупик то, что ему хочется, чтобы друзья его поверили, будто он до сих пор всерьез бухает, хотя пьет теперь в лучшем случае пиво – оно, как сказали врачи, убьет его не так быстро. Гора ребрышек, которую он съел вечером, тоже была показухой. Черт, да если бы ему сегодня кокс подвернулся, он бы тоже вмазался, наверное, лишь бы убедить Линкольна и Тедди, что он тот, каким был всегда, что жизнь его протекает по плану и он ни о чем не жалеет, поскольку жалеть ему не о чем. Он не признался бы даже в мотоциклетной аварии, если бы ее свидетельство не было так тошнотворно зримо – лютый розовый шрам у самой линии волос. Будь здесь один Линкольн, он бы, глядишь, шансом и воспользовался. Однажды еще в Минерве Линкольн заметил, как их препод по государствоведению хромает, и спросил почему. Потому что, проинформировал его тот, его левая нога – это протез до бедра. Весь семестр он ковылял перед ними, словно капитан Ахав[62], а Линкольн заметил только сейчас. В каком-то смысле привычка друга ничего не улавливать превращала его в идеального студента, которого больше интересуют значения предметов и явлений, нежели то, что они вообще существуют, как будто можно определить значение чего-нибудь, на самом деле его не пронаблюдав. У Тедди же взор был орлиный – особенно по части телесных травм. Он как будто ожидал, что все, с чем бы ни вступил он в контакт, его покалечит. И надеяться не стоит, что он не заметит шрам.

Останься отец в живых, все было бы иначе, думал Мики, но это, возможно, еще одна ложь. Странно и вместе с тем как-то уместно вернуться туда, где началась жизнь, полная обмана, которой он себе не планировал. На этот остров. В этот дом.

К тому времени, когда вернулись друзья, Мики задремал на террасе. Его разбудил хруст колес по гравию, потом открылись и закрылись дверцы, в тихой ночи послышались приглушенные голоса. Ему стало легче. Линкольну он сказал, что Тедди уже будет ждать, когда он подъедет к больнице, но сам вовсе не был уверен, что так оно и окажется. Тедди официально не выписали, поэтому, возможно, ночная сестра попробует его остановить. А может, когда Тедди встанет с кровати и попытается одеться – поймет, что не может. Но нет, вот они. В доме зажегся свет, и мгновение спустя за стеклом двери возник Линкольн, лицо мрачнее грозовой тучи. Отодвинув ее, шагнул в сторону и пропустил Тедди, который замешкался в проеме, ошалело покачиваясь. Правый глаз у него прятался под толстой белой повязкой размером с теннисный мяч.

Мики встал.

– Помочь?

– Я справлюсь, – буркнул Линкольн, еле сдерживая ярость, и вывел Тедди наружу.

Когда они устроили его, Линкольн тоже было сел, но заметил бутылку виски и вернулся в кухню.

– Ну что, – произнес Мики, оглядывая Тедди, – выглядишь лучше, чем в клубе. Как ты себя чувствуешь?

– Слабость. Но пока не очень болит.

– Что тебе дали?

– Забыл. Какие-то пилюли от боли, нового поколения. Действуют, вот что главное.

– Слыхал, штука в том, чтобы перестать их принимать, когда боль утихнет. Ты к этому готов?

– Разбудите меня, если начну дремать. Думаю, я уже почти все и сам вычислил.

– Да ну? – Мики очень сомневался в том, что это вообще возможно.

– Ну, не совсем вычислил, – ответил Тедди. – Скорее… просто проснулся, это зная.

Мики хмыкнул.

– Хорошо, тогда ты нам все и расскажешь.