Шапка live, или Искусство выживания

Тинг оказался своим в доску и к тому же вообще симпатичным парнем, и Красной Шапочке он понравился – ровно настолько, чтобы Волк не ревновал. Зато Дейзи, которого тигр чуть не довел до обморока, отважно тявкнул два раза и побежал прятаться в спальню под кровать, где он вовсю оторвался на комнатных тапках Красной Шапочки, переодевшейся, по случаю приходя гостя, в красные туфли.

Китаец забежал к ним вечером, будто бы по байкерским делам (все равно Красная Шапочка в мотоциклетной машинерии не шарит, и заливать можно что угодно, так что под видом «пальцев кулачковых», неизвестных механике, Тинг получил коробку старых шпилек М18), согласился попить чай, а пока Красная Шапочка его заваривала, травил байкерские байки.

Незаметно он подвел разговор к нужной теме и сообщил о том, что рос в Китае, в городе Люйда, бывшем русском Порт-Артуре. И рыбка клюнула.

– А я как раз себе хотела набить татуировку, – сообщила Оля, разливая чай. – Какое-нибудь мудрое изречение на китайском, и чтобы красиво выглядело. Вот, посмотрите.

И закатала рукав, гордо продемонстрировав сделанную хной надпись.

Тинг издал приглушенный фырк, и, хоть Волк и не был фелинологом[10], он понял, что гость еле сдерживается, чтобы не расхохотаться. К сожалению, а может, к счастью, Красная Шапочка это тоже поняла.

– Что? – спросила она упавшим голосом. – Вы можете это прочитать? Знаете эту надпись?

– Ага, – ответил Тинг. – Знаю с детства, да и каждый китайский ребенок знает.

– И чья же это фраза? – с хрупкой надеждой спросила Красная Шапочка. – Конфуция? Что она означает?

– Вы правда хотите это знать? – спросил Тинг. – Это знание может причинить вам боль, и…

– Говорите уже, – сказала Оленька, зыркнув на Владимира так, что, владей она телекинезом, ему в голову прилетел бы, как минимум, бабушкин утюг, и это в лучшем случае.

– Чья она, я понятия не имею, – Тинг опять фыркнул. – Переводится она так: «Хрупкое содержимое. Не бросать. Беречь от ударов». У нас это пишут на электроприборах, на упаковках со стеклом, на унитазах, то есть с фарфором… Ну, я пошел, приятно было познакомиться, но у нас завтра выезд на Байкал.

– Ты специально его пригласил, – заявила Волку Красная Шапочка, едва они проводили Тинга. Серов-Залесский тяжко вздохнул. Чему быть, того не миновать, он понимал, что ему предстояла знатная трепка. – Не такая уж я и дурочка, чтобы не сообразить.

– Ну что ты, ты вообще не дурочка, – начал было Волк, но она приложила ладошку к его губам.

– Знаешь, Вовчик, ты – ехидная серая сволочь! – сказала она и внезапно расхохоталась. – «Хрупкое содержимое», надо же!

Ее смех был заразителен, и скоро Волк тоже начал похихикивать, а выползший из-под кровати после ухода Тинга Дейзик смотрел на хозяев, как на двух идиотов. А они продолжали смеяться. Потом Красная Шапочка хитро подмигнула:

– А татуировку я все-таки сделаю, назло тебе, серая морда, понятно? А что? Мне ее смысл нравится: не бросать, беречь от ударов. Прям инструкция для одного ну очень наглого волка…

– Не такой уж я и наглый, – заметил он, обнимая девушку. – Я тебя и так не брошу, ни при каких условиях.

В дверях загремели ключи.

– Дети мои! Я приехала с банкой украинского борща с кухни нашего пансионата, как и обещала!

– Бабуля, – Красная Шапочка подошла к Марии Ивановне, поцеловала ее. – Ты никогда ничего просто так не делаешь. Чего это ты зачастила в Москву?

– Вас кормить, – сделала серьезное лицо бабуля. – Завтра узнаете. – И, напевая «Сердце красавицы склонно к измене», отправилась на кухню. Дейзик споро засеменил за нею.

«Ох, и удивлю я завтра нашу молодежь!» – думала Мария Ивановна, разогревая борщ в микроволновке и нарезая хлеб.

* * *

Утром Мария Ивановна проснулась раньше молодежи, привела себя в порядок и покормила Дейзика.

Готовить завтрак не было необходимости, в холодильнике мариновалась купленная ею вчера отбивная, а Красная Шапочка завтракала новомодными отрубями с обезжиренным молоком (фитнес-мюсли это называется… ну и слово, словно высморкался кто-то), а самой Марии Ивановне от волнения есть не хотелось.

Перед уходом она по-быстрому набросала записку для молодых сонь:

«Умчалась по делам, буду вечерком. Уважьте бабулю, включите телевизор в 14:30, канал «Россия»; там будет передача «Народный голос» – посмотрите ее. Знаю, что вы таким не интересуетесь, но тут уж уважьте мою просьбу! Ваша Мария Ивановна».

Всю дорогу до Останкино бабуля переживала – не опростоволосится ли она? Ударить в грязь лицом на глазах внучки, дочери, зрителей из Пансионата творчества, да и всей страны было бы позором. Но Рубикон пройден, и даже мосты уже догорели, не время разворачивать коней.

У стеклянных дверей Останкинского телецентра к Марии Ивановне подошел высокий мужчина в «серебряном» возрасте.

– Ну что ты волнуешься, столько репетиций, у нас большой опыт, все будет хорошо, – заверил ее подошедший. – Вот увидишь, они все упадут к нашим ногам, как спелые яблоки.

– Обычно яблоки падают, когда переспели, – улыбнулась ему Мария Ивановна. – Ты-то готов? Как пальцы?

Он улыбался так, как умеют улыбаться только влюбленные мужчины: