Шарль Демайи

Эта уверенность встречается при самых сильных сумасшествиях; примером тому могут служить те безумцы, которые, видя смех посетителей, желают им никогда не сходить с ума! Но прежде этого, прежде чем болезнь сделается неизлечимой, в то время, когда только начинается безумие, и покуда оно как бы испытывает намеченный им рассудок и щекочет мозги, еще не скованные его железной рукой, – кто сумеет выразить порывы, страдания и отчаянную борьбу, так сказать, поединок колеблющейся и чувствующей свою шаткость мысли, которая наконец падает, словно опьяненная атмосферой пропасти, все еще продолжая бороться и цепляясь за свои последние здоровые проблески, как человек, падающий в бездну, цепляется за кустарник? Кто опишет это унижение всех человеческих прав на гордость и пытку этого сознания?

И теперь, представьте себе, что подобные муки раздирают человека, все свои надежды возложившего именно на этот разум, человека, который надеялся управлять его страстями и извлечь из него славу своего имени и бессмертие своих идей, и который чувствует, как между ним и всем, что он задумал исполнить, сгущается мрак; чувствует, как ускользает от него прошлое и будущее его мыслей; чувствует, как мало по малу исчезает главный двигатель его существования, и нарушается порядок представления идей, – и вы будете иметь картину страданий Шарля. Он тоже пробовал бороться.

И однажды, собрав все силы и всю энергию, он попробовал в последний раз сразиться на знакомой ему почве. Он бросился к письменному столу и ожесточенно принялся работать, он писал, писал, быстро исписывая целые страницы и вслух произнося бессвязные слова. Потом он бросил перо и удрученный, словно побежденный, уселся в кресло, перед камином и более уже не покидал его.

LXXXVII

Вот одна из написанных им страниц: «…Я находился в огромной прачешной. То, что ее освещало, походило на яшму, прозрачную как хрусталь. Вода в лоханке издавала приятный запах. Вокруг бледные и белые ангелы, озаренные тихим светом, напоминавшим зимнее солнце, одетые в белые, розовые или бледно-голубые одежды, стоя на коленях, подобно прачкам у реки, мыли души. Валек в их божественных руках звучал как нежная арфа и в виде припева слышалось: Аминь! Аллилуйя! Другие ангелы, тянувшись, вынимали из корзин более или менее грязные души; некоторые, впрочем, были невинны и почти совсем белы, другие грязные и почерневшие от жизни, как почернел злой дух, сожженный факелом святого Георгия. Несколько ангелов стояло у двери, с лилиями, крестом или зеленой ветвью в руках и с улыбкой бесконечного милосердия в глазах, принимали свертки душ, держа, вместо бельевой книги, лазуревую книгу жизни. До самого свода поднимались белые лестницы, где младшие ангелы, с венками из маргариток на головах, летали и сушили вымытые души, висевшие как пары чулок»…

Здесь мысль его прерывалась и до самого низу страницы, он большими буквами множество раз написал Шарль Демальи, Шарль Демальи, Шарль Демальи, – словно боясь, чтобы его имя не ускользнуло из его памяти!

LXXXVIII

В продолжение нескольких дней старая Франсуаза наблюдала, как Шарль делал беспокойные знаки. Он нетерпеливо отталкивал от себя и точно старался прогнать что-то, невиданное им. Он шевелился в кресле и постоянно прикладывал руку в уху. Франсуаза, не смея заговорить, молча наблюдала за ним, как вдруг он произнес: – Это невыносимо!.. невыносимо!

– Вы говорите со мной? – спросила Франсуаза.

Шарль не ответил; но немного спустя заговорил опять: – Это неправда, я вам говорю, что это неправда… вы лжете!.. О! этот женский голос… всегда!.. Ты лжешь!.. Ты лжешь!.. Да замолчи же! замолчи!.. Ты меня убиваешь…

– Кому это вы, сударь?

– Шш!.. Слышишь ты их?.. слышишь?

– Да это, сударь, огонь в камине.

– Вот! слышала теперь?

– Это ветер на дворе, сударь.

– О! Ты оглохла, моя бедная старушка… Слушай хорошенько… ты услышишь женский голос… насмешливый голос, повторяющий мне постоянно: сумасшедший! сумасшедший! сумасшедший!

– Это ваше воображение, сударь… ведь вы же видите… здесь никого нет, кроме вас и меня…

– Молчи! – вот они все… все болтуны здесь: два мужских голоса, и третий… На этот раз ты не можешь сказать… Ты их слышишь, неправда ли?

– Да, сударь, – сказала бедная женщина, испугавшаяся состояния своего хозяина, – я открою им окно и, всякий раз, когда они появятся, вам стоит только позвонить меня, я их прогоню.

Она помогла ему раздеться и прилегла на кресле возле его постели. На утро, видя, что он спит спокойно, она побежала за доктором, указанным привратницей, и привела его.

Шарль, увидев входившего доктора, бросил вопросительный взгляд на Франсуазу, которая поспешила сказать ему:

– Г-н Шарль, я привела доктора потому, что у вас ночью была лихорадка…

– Милостивый государь, – сказал Шарль, – я не нуждаюсь ни в докторе, ни в… шпионе.

– Я вижу, сударь, – отвечал доктор, – ваша служанка напрасно встревожилась… Позвольте ваш пульс… превосходен!.. Вы совершенно не нуждаетесь во мне. Честь имею кланяться.