Читаем Шарманщик полностью

— Барышня-то наша! И вот случись же такая напасть!..

— Ну, что ты там болтаешь!?

— Чего мне болтать, своими глазами видел! Опять же и околоточный и дворник… Сами извольте спросить — вот они стоят.

— Да что мне у околоточного спрашивать!? Вот, очень нужно!

Корней нагнулся чуть не к самому уху барина и произнёс таинственно:

— Барышня пропали: уж три часа, как нет. Убежали-с!

— Как? Куда убежала?

— Совсем ушли-с из родительского дому-с. В бегство изволили обратиться.

— А свадьба-то?

— Стало быть, уж и свадьбе теперича не бывать… Какая уж тут свадьба!?

К немалому удивлению Корнея, молодой барин вдруг разразился неудержимым хохотом, замахал руками и, задыхаясь от смеха, возопил в неистовом восторге:

— Поддедюлили мамашу! Уррра!

Затем он утих и, совершенно отрезвлённый радостной вестью, спросил:

— А она не спит?

— Мамаша-то? Какое тут спать! Уж сколько спирту вынюхали: в истериках лежат. Давеча горничная с горячими салфетками побежала.

Успокоенный таким образом, Жорж отправился наверх в мамашину спальную.

— Ах, Жорж, ах, Жорж! — закричала её превосходительство с кушетки, на которой предавалась негодованию в самом плачевном виде.

— Вы как будто чем-то расстроены, мамаша?

— Он ничего не знает! Бедное дитя! Она погубила себя и погубила всех нас, Жорж!

— Кто, мамаша?

— Сестра твоя, негодная эта девчонка! Боже мой, Боже мой, никогда мне не поднять головы после такого позора!

— И не поднимайте, потому что сами виноваты! Что вы к ней приставали как с ножом к горлу?

— Молчи, дерзкий мальчик!

— Замолчу, успокойтесь. И тоже убегу… очень скоро. А где папаша?

— Почём я знаю, где этот ужасный человек? Он, он со своей непростительной слабостью всему виной! Он, он…

«Эк куда хватила!» — подумал изумлённый Жорж и пошёл отыскивать отца.

Он сидел в кресле у своего письменного стола, подавленный событиями. Вид у него был такой жалкий, что Жоржу вдруг представилось, что сестра вовсе уж не так хорошо поступила, и что радоваться, может быть, неуместно.

— Вот так происшествие! — произнёс он совсем иным тоном.

— Да, мой друг, происшествие, — уныло отозвался генерал. — Я, впрочем, не стал бы очень винить бедную девочку, если бы только…

— Если бы что, папаша?

— Если бы она убежала с кем-нибудь другим, Жорж.

— Да, так она не одна?.. Ну, да, конечно! Так она с кем же? С Кривцовым?

— Кабы ещё с Кривцовым, куда ни шло. Всё-таки он в гвардии!

— Так не с Экземплярским же?

Жоржа начинало разбирать некоторое беспокойство. Экземплярский был его бывший репетитор, — семинарист, вздыхавший по Верочке.

— Ах, если бы с Экземплярским!

— Папаша, вы меня пугаете! С кем же, наконец? Я могу подумать, Бог знает, что: что она с приказчиком из магазина…

— Хуже, Жорж! Хуже!

— Ради Бога, скажите же, наконец! Я с ума сойду! С трубочистом, что ли?!

— С шарманщиком, мой милый! Кто бы мог этого ожидать? С шарманщиком, ты только подумай!

Жорж раскрыл было рот, но только свистнул.

— Представь себе, какой скандал! Бедная, бедная! И завтра весь Петербург об этом узнает. Нам просто никуда показаться нельзя будет!

— Чёрт знает, что такое!

— Я себя виню во всём; да, во всём… Бедная девочка была доведена до крайности, мне следовало вступиться.

— Положим, мамаша хоть святого выведет из терпения, но шарманщик!?. Согласитесь, папаша, что это слишком!

— Соглашаюсь, мой друг, соглашаюсь…

— Да вы совершенно уверены, что она… бежала? Вы её хорошо искали?

— Ещё бы! В десять часов мы её хватились… Она целый день была такая странная, и глазки заплаканы…

— Но почему же вы думаете, что она с шарманщиком?

— Все говорят, Жорж. Вся прислуга. Видели.

— Видели и не остановили?!

— То есть видела-то не прислуга, а какой-то мальчишка и, кажется, околоточный; а когда мы хватились…

— Да это ни на что не похоже! Надо хорошенько узнать, расспросить! Я бегу!

И Жорж устремился вниз в швейцарскую.

VII

Там собралась вся домашняя прислуга, и кроме того, тут же находились околоточный, дворник и мальчишка из мелочной лавки, вокруг которого все столпились, заинтересованные его повествованием. При появлении молодого барина он замолчал.

— Корней, ты видел, как барышня… вышла? Ты, что ли, её выпускал?

— Я-с, Юрий Петрович. Около девяти часов этак вышла, одемши в пальте, и с саквояжем.

— Так ты что же её не остановил?

— Да смею ли я, барин? И как же мне их теперича останавливать? Ещё кабы я знал… Ну точно, что мне удивительно, зачем они и с саквояжем; однако же опять…

— Хорошо, хорошо. Ты говоришь в девять часов…

— В десятом часу мы их хватились, — вмешалась молодая горничная. — Пошла это я к ним в бадувар доложить, что чай подан, а их уж и след простыл.

— Кого, их? Что ты выдумываешь?

— Обнаковенно Веры Петровны. Гляжу: все комоды и ящики переворочены, я туды-сюды — ищу, зову, так меня вдруг и осенило! Бегу это я к Корнею Васильевичу…

— Хорошо, хорошо… Дело не в этом. Да что вы это все здесь стоите? Убирайтесь вон! — вдруг огрызнулся барин. — Мне нужно одного Корнея! Ты почему же думаешь, что барышня… не одна? А?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза