Щенки Земли

– Жюли, пожалуйста, не надо больше об этом. Я прекрасно понимаю, что ты не должна связывать свою судьбу с моей. Только Небу известно, что они намерены со мной сделать, но для тебя нет никакого смысла разделять мою участь. Видимо, они держат меня заложником. Может быть, у них на уме что-нибудь похуже. И в том, и в другом случае тебе лучше быть от меня подальше. – Я уже почти оседлал своего любимого конька и не сомневался, что вот-вот доведу себя до слез, когда Жюли начала хихикать.

Хихикать! Она хихикала и фыркала, втягивая ноздрями воздух, как это обычно делают, чтобы удержаться от не вполне уместной шутки, а потом выбежала из камеры, держась за живот от смеха.

Истерика, подумал я. Каждому стало бы очень грустно, видя любимую девушку в по­добном состоянии и не имея сил помочь. Но я не долго думал об этом, потому что размыш­лять о собственных обстоятельствах было еще грустнее.

Вскоре после ухода Жюли в камере появился охранник и спросил нас, что подать на наш последний обед.

Солнце садилось. Из окна камеры я мог видеть, что у подножия виселицы уже собра­лась большая толпа зрителей. В десять часов вошел охранник, чтобы унести еду, к которой мы не притронулись (он с волчьей жадностью несколько раз откусил от бифштекса, прежде чем вышел в коридор), а затем капеллан равнодушно уведомил нас, что мы можем исповедо­ваться ему, если желаем.

– Я исповедуюсь только своему Господину, благодарю вас, – проинформировал свя­щенника Святой Бернар. Теперь, когда время нашей казни приближалось, Святой Бернар смог собраться с силами: он знал роль, исполнения которой от него ждали.

Наша камера наполнилась охранниками. Мне приказали отойти от окна. Потом связали руки за спиной. Святой Бернар смирился с путами спокойно

– Я виноват, Святой Бернар, в том, что ты оказался в этой ситуации. Мне не хотелось, чтобы все кончилось таким образом, – ни для одного из нас.

– Молчать! – рявкнул один из охранников. – Вам не позволено больше говорить.

Святой Бернар улыбнулся.

– О, тебе не за что извиняться, Bruderlein. Что до меня, то я сожалею только об одном – о том, что у меня всего одна жизнь, которую я могу отдать за Господство.

– Заткнись, ты! Почему ты разеваешь рот, когда я приказываю молчать?

Двоих заключенных конвоировало около дюжины Дингов. У парадного входа в здание суда нас встретил офицер, командовавший казнью. Он вежливо поклонился и улыбнулся тонкой – но не безрадостной – улыбкой.

– Лейтенант Моусли! – воскликнул я. – Какой сюрприз, сэр!

Послышался торжественный сигнал вечерней зори, двери распахнулись, и толпа разра­зилась одобрительными криками.

– Пора! – завопил Святой Бернар, перекрикивая вопли толпы. – Нет ничего роскошней смерти.

Несмотря на столь благородное заявление, пока мы отсчитывали последние тридцать шагов до виселицы, выглядел он не таким уж желающим помереть. Нас расставили по мес­там – каждого в середине четко очерченного прямоугольника, какими были отмечены все пять вакантных мест на дощатой платформе. Переступая с ноги на ногу, я почувствовал, что подо мной крышка люка. Но внешне я выглядел очень спокойным.

В последний раз к нам приблизился капеллан:

– Хотите вы сказать последнее слово?

– Да, – ответил Святой Бернар. – Я не знаю, что выбирают другие, но мне нужна свобо­да или смерть!

– А вы?

– Мне подошел бы компромисс. Дайте мне что-нибудь между первым и вторым. Как насчет приостановки казни? Как насчет суда? Мне отказывают в правах гражданина Соеди­ненных Штатов!

– Будь прокляты Соединенные Штаты! – закричал Святой Бернар. – Надеюсь, мне больше никогда не придется слышать о Соединенных Штатах!

– Какие ужасные вещи вы говорите! – принялся распекать его капеллан. – Поделом вам, коль свершится то, что сейчас свершится.

Это, однако, не вдруг решило судьбу Святого Бернара, потому что собранный у подно­жия виселицы оркестр как раз в этот момент грянул национальный гимн. Мужчины в толпе поснимали головные уборы, женщины притихли. Святой Бернар громко запел своим восхи­тительным тенором. Это была последняя благоприятная возможность.

Лейтенант Моусли выступил вперед и предложил завязать нам глаза. Я отказался, но Святой Бернар с грациозной готовностью согласился. С черной повязкой на глазах он выгля­дел еще более статным и таким трогательно-жалким, как никогда. Наступила зловещая ти­шина, которую разорвал восторженный крик женщины Динго из первого ряда зрителей:

– Сперва лишите их потомства! Кастрируйте их, к чертовой матери!

Невольно поджав губы от демонстрации столь низменного вкуса, я посмотрел сверху вниз на жаждавшее крови создание, выплеснувшее эти эмоции, и вообразите мое удивление, когда я увидел, что это та же женщина, что осыпала меня цветами и поцелуями во время па­рада в Дулуте! Хотя, возможно, я и ошибался; может быть, она была просто похожа на ту. Охранник успокоил ее еще до того, как стихла барабанная дробь.

Моусли поднял руку.

Святой Бернар воспользовался случаем:

– Да, много лучше то, что предстоит, всего свершенного доселе; и много радостней по­кой грядущий, чем все, что было до сих пор.

Моусли опустил руку. Святой Бернар умолк.