Приглянулась же мне достаточно отдаленная от мирской суеты деревенька, жительство в которой не позволило бы окончательно утратить связь с вполне досягаемыми благами цивилизации и общения с себе подобными. Любой из нас, рожденный и воспитанный среди людей, испытывает потребность быть услышанным. Хотим мы того или нет, но притяжение меж людьми действует с тем же постоянством, как гравитационные силы, притягивающие нас к земле. Особенно к родной. И бороться с этим бесполезно.
А деревенька та давненько запала в мою душу и манила своим неповторимым обликом, словно явилась она из времен былинных, давно ушедших, но живущих внутри каждого исконно русского человека.
Казалось, чем можно удивить многоопытного сибиряка-путешественника, побывавшего во время своих скитаний и на крутых обрывах батюшки-Иртыша, и в бесконечных, насквозь пронизанных всепроникающими солнечными лучиками сосновых борах или же на берегах тихой, заросшей осокой-резучкой неспешно текущей куда-то вдаль прозрачной речушки. Казалось бы, ничем.
Их красоте удивляешься и дивишься, и некая робость овладевает тобой. В таких местечках говорить хочется шепотом, стараешься не брякнуть лишний раз пустым котелком, не спугнуть сидящую на макушке распустившего свой венчик полевого лука стрекозку, не смять самодовольную, а потому невинно-наивную лапку зверобоя. Ты чувствуешь себя здесь музейным зрителем, заглянувшим сюда случайно и ненадолгочко. Пробыв какое-то время, спешишь покинуть, не опорочить своим присутствием священный уголок, чтоб следы твоего пребывания быстрей затянулись, заровнялись и первозданный мир остался таким же нетронутым, живым и неувядаемым.
Но облюбованное мной место было другим. Оно таило в себе некую тайну, открывавшуюся лишь посвященным. И в то же время давало уверенность в собственных силах, звало и манило. Увиденное всего лишь раз оставалось в памяти, как сказочный рисунок из детской книжки, что не может стереть время, повседневные заботы и не вытеснит иной образ, встреченный тобой много позже. Может, этот уголок, созданный природой, редко кем посещаемый, родился в моем воображении когда-то давно, в пору юности и жил там внутри меня, чтоб потом однажды вспыхнуть, дать знать о себе, когда увидел его воочию? Но когда я встретился с ним, понял, — он все эти годы ждал именно меня…
…Первый раз забрел туда из чистого любопытства. Сперва шел из соседнего села по пыльной дороге наугад. Потом увидел крутой спуск в овраг, по дну которого текла бурая от впитанных соков густо обступившего ее тальника речушка. Перешел ее по абы как сколоченному мосту, поднялся по глинистому склону наверх, с удивлением увидел раскинувшееся вблизи косогора сельское кладбище без крестов и ограды. Лишь поржавевшие пирамидки с пятиконечными звездами торчали в нескольких шагах от дороги. Но за ними, за стволами опушенных курчавыми шапками вечно зеленеющих кедров просматривались и старые, полусгнившие кресты, как напоминание о той поре, когда народ верил виной более светлый и радостный мир, не омраченный заботами о хлебе насущном.
Дальше дорога втягивалась в лесную чащу тихую и насупленную, не ожидавшую добра от пришельца, о чем говорили спиленные как попало стволы деревьев, брошенных в наиболее топкие места дорожной хляби. Промежуток между лесом и дорогой, прорезанной колеями пытавшихся проехать по ней машин, был испещрен с обеих сторон следами колхозного стада, словно место сражения после минометного обстрела. Но чуть дальше по лесу вилась тропа, протоптанная такими же, как и я, путниками, и по ней шагалось легко и даже весело.
Вскоре попалась еще одна речка уже без мостика, заваленная в наиболее узком месте все теми же наспех спиленными бревнами, и опять лесная тропа вдоль раскисшего дорожного полотна. Примерно через полчаса показался новый крутой спуск, а за ним… холм или гора с пробивавшимися проплешинами белесого с примесью глины песка. И поверху ее виднелись добротные избы, покрытые серым от частых дождей тесом, огороженные покосившимися заборчиками, огородами по склону и бегущими по небу молочного цвета облачками, делавшими увиденное чем-то картинно-древним и нереальным.
Обойдя холм в поисках подъема, вышел на луг, изрезанный речными протоками, на противоположной стороне которого опять возвышалось плоскогорье и топорщившиеся на нем ровным строем вековые ели, словно заслонявшие чужаку путь. Подъем оказался небывало крутым, внизу его открывалась очередная речушка, разрезающая холм как бы пополам.