Щит героя

Никогда еще я не видел Карича в таком откровенном ожесточении.

- Были эксцессы? - спросил я.

- Все было! И машину Игорь пытался самовольно брать, и матери безобразный скандал устроил из-за денег! Словом, чего-чего только не было.

- А какое это имеет отношение к предстоящему открытию памятника?

- Можете быть уверены, Игорь приведет ее на церемонию. Если сам не додумается, так она сообразит и не упустит случая показаться рядом с сыном героя.

Некоторое время мы молчим. Потом Валерий Васильевич, тщательно подбирая слова, говорит:

- В своем положении я ничего ложного не вижу. Законный муж вдовы Петелина. Кто-то, может быть, недоволен Галей, или мной, или нами вместе, но это пустое. И затруднение я вижу в другом. Видите ли, я с искренним почтением отношусь к имени Петра Максимовича и всякое оскорбление его памяти - обывательскими пересудами, поведением его сына, чем угодно, мне небезразлично... Может быть, я говорю странные вещи?

- Почему? Ничего странного я не вижу. На Петелина даже на живого многие готовы были молиться, принимали его за эталон. И он заслуживает такого отношения.

- З а с л у ж и в а е т? - переспросил Карич.

- Да. Я не оговорился. В данном случае смерть его решительно ничего не меняет.

Так же неожиданно, как он появился, Валерий Васильевич встает и откланивается.

- Спасибо. Поеду. Решено - буду.

- Думаю, это правильно. А что касается юной тигрицы, не волнуйтесь, Валерий Васильевич, прикроем. Только не забудьте мне ее предварительно показать.

- Показать? Святая наивность! Вы полагаете, ее можно не узнать? Да вы определите ее на расстоянии двух километров от цели, без всякой посторонней помощи. Я слабо разбираюсь в авиационной терминологии, вот вы сказали - "прикроем", боюсь, тут не прикрывать, а отсекать надо.

- Задача понятна - отсечь! Не беспокойтесь, Валерий Васильевич, будет исполнено в лучшем виде: прикроем, отсечем и блокируем.

На этом мы и расстались.

В тот же вечер я поговорил с Татьяной. Сколько-нибудь достоверных сведений об увлечении Игоря и сопутствующих этому событию инцидентов у нее не было, она только сказала:

- Какой-то он психованный в последнее время ходит. Хотя занимается... Доказывает! Вадьке, кажется, он про какую-то девчонку болтал, да я не обратила внимания...

В дни, оставшиеся до открытия памятника, я невольно думал о Пепе больше обычного. Человек на редкость открытый и компанейский, в чем-то даже рубаха-парень, в делах, что принято называть сердечными, он был исключительно скрытен и всякие разговоры на эту тему пресекал мгновенно.

За все годы нашего теснейшего общения мне лишь однажды случилось прикоснуться к интимной стороне его жизни. Вскоре после войны он получил задание: оттренировать летчицу-спортсменку, назову ее условно Анной Ковшовой, к выступлению на воздушном параде. Девушка оказалась способной ученицей и, вероятно, незаурядным человеком, и ко всему она еще была очень хороша собой.

После тренировок Пепе смотрел на меня лунатическими глазами и несколько раз говорил:

- Ну, знаешь, ради такой девки не то что под мостом пролететь, можно под поездом проскочить...

На аэродромах, как в небольшой деревне, знают обычно все и про всех. Имя Пепе стали все чаще упоминать рядом с именем Ани Ковшовой.

Помню я спросил Пепе: не тревожат ли его эти разговоры?

- Пусть, - сказал он, ничего не отрицая, не оправдываясь, но и не развивая темы, и неожиданно: - Завидуют. И правильно!

За три дня до воздушного парада Анна Ковшова разбилась.

Выполнив на малой высоте стремительный комплекс фигур высшего пилотажа, она уходила с летного поля в перевернутом полете - на спине, уходила ниже, чем предусматривало задание, и, оборачивая машину полубочкой в нормальное положение, зацепила крылом за землю...

Я видел Пепе у гроба Ковшовой. Он смотрел в одну точку и, могу поручиться, никого и ничего не видел. Его неподвижное лицо было как маска, только нижняя губа мелко-мелко и непрерывно дрожала.

За час до условленного времени Татьяна предупредила, что Вадим поехать не сможет - подошли срочные регулировочные работы на новой аппаратуре, - а она заскочит за мной, и мы отправимся вместе. И правда, заскочила, да еще на мотоцикле.

- Ты хочешь, чтобы я ехал на твоем снаряде?

- А что? Все ездят, и никто не жалуется.

- Как-то не по возрасту мне, Тань, и потом всем ты посторонняя, а мне как-никак дочка.

- Предрассудки! Главное, не помогай мне на поворотах...

Что было делать? Я не люблю мотоцикл и не стесняюсь в этом признаться. На мой взгляд, у этой машины есть принципиальный недостаток у нее мало колес, и это несовершенство конструкции не компенсируется мастерством и талантом водителя...

Но я люблю свою дочь, хотя и у нее есть свои принципиальные и весьма серьезные недостатки. В конце концов победила Татьяна, и минут за двадцать до начала церемонии мы шикарно подкатили на Таткиной "Яве" к устью бульвара, где высилось непонятное, окутанное белой тканью сооружение.