Щит и меч

Понятно, что ему очень хотелось участвовать в спасении приговоренных к смерти немецких военнослужащих. Это дало бы ему возможность как бы душевно очиститься. А он тем сильнее нуждался в таком очищении, чем удачнее шли в последнее время его дела в абвере, чем больше упрочалась за ним среди сослуживцев репутация истинного наци.

Но как бы там ни было, он отказал себе в праве участвовать в предстоящей операции.

Возможно, Барышев сказал бы по этому поводу, что к Белову после некоторых его незрелых решений и поступков пришла, наконец, зрелость разведчика...

Не сразу примирился Иоганн с этим нелегким для него решением. Главную роль здесь сыграли размышления о Генрихе Шварцкопфе, о том, что может сулить и какую пользу может принести делу возобновление дружбы с ним.

После долгих сомнений и колебаний Иоганн пришел в конце концов к определенному выводу. Он увидел в Генрихе смятенного немца, с душой раненой, но возможно, не до конца искалеченной фашизмом. Ему было не просто жаль Генриха, хотя тот и вызывал жалость. Он задумал испытать себя, испробовать свои силы в самом трудном и, пожалуй, главном. Он решил не только вернуть дружбу Генриха, но и вызвать к жизни то лучшее, что в нем было когда-то. Если это удастся, Генрих, несомненно, превратится в его соратника.

Подосадовав на себя за то, что с первой же встречи с Генрихом он невероятно осложнил их отношения и едва сам не запутался, Иоганн пришел к такому выводу: единственный и самый надежный путь проникнуть в душу Генриха - правда. Правда - это самое победоносное, самое неотвратимое на земле.

Вот он хотел рискнуть своей жизнью в боевой операции не потому, что его участие в ней необходимо, а для того только, чтобы в открытой схватке с врагом восстановить душевные силы. На такой риск он, пожалуй, не имеет права. Но если он раскнет жизнью ради того, чтобы обратить Генриха в своего соратника по борьбе, его риск будет оправдан.

Приняв такое решение, Иоганн вынужден был поставить себя в дловольно-таки жалкое положение перед Зубовым.

Пришлось покорно принять снисходительное одобрение Зубова, когда тот, услышав, что Иоганн отказывается от участия в операции, заметил:

- Ну и правильно! Чего тебе с нами суетиться? Ты - редкостный экземпляр, обязан свое здоровье сохранять. И нам беречь тебя надо как зеницу ока.

Но от Иоганна не укрылось и то, что Зубов, в глубине души жаждавший быть главарем в предстоящем деле, обрадован его отказом. А обидные, унижающие его слова, - что ж, Зубов, пожалуй, имел на них право: ведь сам же Иоганн рассказал ему, что участие в освобождении из тюрьмы Эльзы и других заключенных Центр счел прямым нарушением дисциплины, недопустимым отклонением от тактики, предписанной ему по роду его деятельности в тылу врага.

И хотя Иоганн понимал, что в данном случае поступает правильно, целесообразно, он был все же удручен и несколько завидовал Зубову, который с отчаянным бесстрашием вольно распоряжается своей жизнью.

Мало того, что Иоганн сам отказался участвовать в боевой операции, он потребовал, чтобы Зубов освободил от нее и поляка Ярослава Чижевского, которого тот просто обожал за все те качества, какими, кстати сказать, и его самого со столь опасной щедростью наградила природа.

Изящно вежливый, скромно-приветливый, тщательно и даже франтовато одетый, с нежно-женственным лицом и ясными голубыми глазами, Ярослав Чижевский, как бы извиняясь перед Зубовым, говорил ему:

- Мне очень прискорбно, что вы не видели Варшавы. Это изумительно красивый город.

- Что значит "не видел"? - запротестовал Зубов. - А где я сейчас, не в Варшаве, что ли?

- То не Варшава, - грустно говорил Ярослав, - то сейчас горькие развалины.

Зубов не соглашался:

- Фашисты изуродовали Варшаву, а варшавян нет: ведь вы не согласились капитулировать!

- Как было можно! - вздохнул Ярослав.

- Здесь каждый опаленный камень вроде памятника человеческой стойкости.

- То так. Благодарю вас за красивые слова. - И Ярослав наклонил голову с аккуратным пробором.

- Правильные слова сказать нетрудно. А вот драться за них - это другое дело.

- О, вы так добже деретесь за Варшаву, пан Зубов, что я давно уже считаю вас почетным гражданином нашего города.

Зубов сконфузился.

- Ну, такого я еще не заслужил. А вот тебя я бы рекомендовал на будущую мраморную доску героев. - И тут же сердить добавил: - Но только чтобы не посмертно!

- Такой гарантии я вам дать не могу, - улыбнулся Ярослав.

- Обязан, - твердо сказал Зубов.

- А о себе вы можете дать такую гарантию? - коварно осведомился Ярослав.

Зубов обиделся.

- Я лейтенант, а ты гражданский.

- Я поляк, - с гордостью заявил Ярослав. - И если вы, пан лейтенант, падете на польской земле, то знайте - я лягу рядом с вами.

- Значит, позволишь немцам укокошить себя?

- То будет наша с вами совместная ошибка, - усмехнулся Ярослав.