Щит и меч

- Я вам дружески советую, - сказал Вайс, - отпустить этих поляков за недостатком улик. Вы так запутались во всей этой истории, что ваша голова может полететь вслед за их головами.

- Пожалуй, вы правы, - согласился Дитрих. - Что же касается английского агента, - Дитрих снисходительно усмехнулся, - то здесь, скажу доверительно, вы проявили по меньшей мере наивное неведение. - И тоном превосходства объяснил: - Англичане снабжают оружием отдельные террористические группы. Но одновременно они стремятся, чтобы поляки поддерживали свое эмигрантское правительство в Лондоне. Правительство же это, как вам известно, всегда проводило политику дружбы с Германией. В подтверждение напомню, что оно, не без участия Черчилля, отвергло предложение Советского Союза заключить пакт о взаимопомощи. Поэтому у английской агентуры двойственные функции. С одной стороны, она формирует малочисленные группы террористов и в этом смысле представляет для нас некоторую опасность. С другой стороны, она выступает против широкого народного партизанского движения в Польше, и отдельные агенты даже оказывают нам важные услуги, когда, передавая по радио в Лондон о подобных массовых организациях, пренебрегают шифром.

Дитрих помолчал, откинулся на спинку стула и спросил торжествующе:

- Надеюсь, мой дорогой, теперь вы понимаете, что некоторые мои шаги отнюдь не столь странны, как вам показалось. - И добавил поучительно: Черчилль всегда хотел видеть Германию достаточно сильной для того, чтобы она могла напасть на Советский Союз, но в то же время недостаточно сильной для того, чтобы соперничать с Англией на мировом рынке. Черты этой двойственности присущи и деятельности английских агентов, которых к нам засылают. Конечно, их действия наносят нам кое-какой ущерб, но этот ущерб вполне окупается. Они ведь выступают решительно против тех поляков, которые полагают, что некая новая Польша должна объединиться с Советским Союзом для борьбы против Германии. Поэтому я, как контрразведчик, обязан подходить к английским агентам с особой осторожностью. И если бы я на собственный риск опрометчиво решил судьбу какого-либо английского агента, уверяю вас, моей собственной судьбе никто бы не позавидовал.

Сведения, сообщенные Дитрихом, были полезны Вайсу. И он вполне искренне похвалил его.

- Вы тонко работаете, Дитрих.

И Дитрих, польщенный и поощренный Вайсом, болтливо откровенничал с ним до самого прихода Генриха.

А когда Дитрих ушел, Генрих поделился с Иоганном новостями. Через неделю они оба долны быть в Берлине. Приказ об отчислении Вайса в распоряжение СД уже подписан.

Самочувствие Иоганна оставляло желать лучшего, но все оставшееся до отъезда время он работал без отдыха почти круглые сутки: надо было передать свое "хозяйство".

Вайс сообщил в Центр обо всем, что ему удалось сделать здесь за последние дни, и получил "добро" на отъезд в Берлин, а также новое, связанное с переменой места задание.

Зубов огорченно сказал ему на прощание:

- Значит, бросаешь меня?

- Тоже мне сирота! - улыбнулся Вайс.

- Без тебя мне плохо придется. Привык я к тебе.

- Будет другой товарищ.

- Слушай, - оживился Зубов, - а что, если мы с Бригиттой тоже в Берлин махнем? Столица все-таки.

- Если этот товарищ разрешит, - не совсем уверенно ответил Вайс, - то что ж, я буду очень рад.

- А если не разрешит?

Вайс пожал плечами.

- Ну, хотя бы в отпуск, - настаивал Зубов.

- Во время войны какие же отпуска?

- Но у немцев есть отпуска, а здесь я немец.

- Не очень-то ты немец, - усмехнулся Вайс.

- А если до уровня подтянусь, как думаешь, отпустят?

- Кто?

- Да наши...

- Ты только береги себя, - попросил Вайс.

- Обязательно, - сказал Зубов, - как вещественное доказательство редкой живучести...

С большим сожалением покидал Вайс Варшаву. Польская земля, хоть и полоненная немцами, многим была близка его сердцу. Здесь он слышал польский язык, походивший на русский, видел лица польских рабочих - такие же, как у русских, даже поля и рощи ничем не отличались от полей и лесов его родины. И сколько раз это ощущение родственной близости польского народа помогало ему преодолевать отчаяние одиночества! Радостно было сознавать, что в случае чего он всегда и без особых усилий найдет здесь приют и помощь. И когда он ходил по улицам Варшавы и ловил на себе гневные взгляды прохожих, сердце его ликовало, он горячо любил этих людей, нанавидящих его, оккупанта, Иоганна Вайса, и ненависть их воодушевляла его, помогала и ради них тоже оставаться Иоганном Вайсом.

Но он не имел права предаваться расслабляющей горечи расставания. Надо было, как никогда, собрать свою волю. Он знал: Берлин станет для него самым главным испытанием, все предыдущее было только подступом к этому испытанию.

58

Ночью они приехали на аэродром, и, едва забрезжил рассвет, транспортный самолет "Люфтганзы" поднялся в воздух. Пилотировали машину молодые немки, а обязанности бортстрелка исполняла тоже немка, но уже немолодая, тучная. Рукава ее комбинезона были засучены, расстегнутый воротник обнажал полную, в складках шею.