Шедевр

– Сес, что ты знаешь про маори? – так же шепотом спросила я. Мы сидели в середине класса, и, если чуть пригнуться, то можно было спрятать головы от стола преподавателя за сидящими спереди ученицами.

– Чего? Маори? Я не ослышалась? – она поспешила подавить смешок.

– Я серьезно!

– Ой, отстань, Лоиз. Серьезно она.

– Мы учим про них столько лет, а ничего толком не знаем!

– Киа ора и Ка ките – вот, что я знаю.

Я вздохнула и проговорила больше самой себе: «Вот именно. Только киа ора и ка ките».

В пятницу для меня на столе лежал очередной конверт. На этот раз я уже сомневалась, что он от Николь. Мама терпеливо не задавала вопросов, и я ей была за это благодарна. В коротком письме, написанном от руки чернилами, было короткое послание, вернее предложение встретиться в эту субботу (то есть уже завтра) в театре Капитол в полдень. Внизу письма стояла подпись «Н». Интересное предложение, особенно если учесть, что обратного адреса не прилагалось, а значит, я не могла ни согласиться, ни отказаться. Меня просто поставили в известность.

Я не слишком обрадовалась приглашению. Первым делом я сразу позвонила Николь. Разговор получился смехотворным, потому что я вроде как спрашивала у нее разрешения встретиться с Норином. Чтобы поправить разговор, я просто сказала:

– Но я не имею понятия, как вести себя с ним! Зачем ему хочется встретиться? Мне последней встречи хватило. Я даже не знаю, о чем говорить!

Николь меня постаралась успокоить, насколько ей позволило ее чувство такта:

– Никогда не задумывайся, что именно сказать ему. Говори то, что есть на самом деле. Начнешь лгать – он сразу это поймет.

– Николь… Господи Боже мой. Как хорошо ты его знаешь? Ты ему доверяешь?

– Норина как хорошо я знаю? Не знаю совсем! – на том конце трубки возникла обдумывающая пауза, и я снова услышала ее голос. – Вернее, я с самого детства его знаю, просто сказать, что знаешь Норина – это как-то… ну, вряд ли кто-то его хорошо знает. Он слишком разный всегда. Но если ты про то, порядочный ли он, то тут сразу говорю, ему можно доверять. Знаешь, думаю, стоит сразу расставить точки над «й». Это никакое не свидание, ладно? Когда он кого-то замечает, то это только интерес к личности, а не к противоположному полу. Я удивлюсь, если он вообще заметил, что ты – девушка.

Это замечание меня не успокоило, а даже заставило нервничать еще больше. Сейчас я думаю, что моя нервозность была связана с незнанием. Всегда проще иметь дело с тем, что знаешь. А когда не имеешь понятия, чего ожидать от чего-то или кого-то, то вся ситуация накаляется. Всегда проще сказать молодому человеку «нет», если знаешь заранее, что его намерения сводятся к свиданию. А когда эти намерения никому не ясны, то защитный инстинкт подсказывает тебе держаться от человека подальше.

Что бы ни подсказывал мне на тот момент мой инстинкт, в субботу в одиннадцать сорок утра я, несмотря на все, ехала в такси на улицу Доминион, задаваясь вопросом, что будет происходить в театре, если сезон постановок закрылся месяц назад. В руках я теребила «приглашение» и не замечала видов за окном автомобиля. Я и жалела, что согласилась, и сгорала от любопытства одновременно. Только на полпути я осознала, что опаздываю. Я плохо рассчитала время, забыв, что сегодня суббота, и жители отправились на прогулки или поездки, и потому обеденное время – самый час пик на дорогах. Мы двигались гораздо медленнее, чем в будни. Я откинула голову назад, глядя в крышу такси и ругаясь на обстоятельства. Не хватало только опоздать. Я гадала, как Норин может отреагировать на мое опоздание. Возможно, он подождет пять минут, да и уйдет, и этим решатся все мои проблемы.

Отреагировал он гораздо проще. Он стоял у входа, облокотившись о стену, и разглядывал небо. Когда я подошла ближе, он посмотрел на меня, улыбнулся и просто сказал:

– Ты опоздала.

Я приняла виноватый вид:

– Знаю. Прости. Такси не…

– Привет.

Я решила забыть про свои оправдания и выдохнула, не сдержав ответную улыбку:

– Привет.

Я видела его таким, какой он есть. На солнечном свету его глаза казались еще зеленей и ярче. Они были, как зеркало, и я могла разглядеть в них свое отражение – настолько они были ясные. Уже позже я заметила такую же их особенность, как и его улыбки, – поглощать собеседника. Смотрел он всегда прямо в глаза, но в отличие от других людей, его пристальный взгляд не считался тяжелым или навязчивым. И выдержать взгляд Норина не составляло никакого труда. Однако если ты хотя бы на минуту терял самоконтроль, то безудержно подпадал под их гипнотическое действие и просто тонул в его глазах, уже не слыша, о чем идет разговор. Норин всегда это замечал, и учтиво отводил глаза, давая возможность человеку опомниться. Он никогда не ставил рассеянность или невнимательность собеседника ему в упрек, возможно, понимая, что это больше его вина.