Шедевр

Норин больше ничего не говорил. Мы погрузились в молчание. Он ел, я пила кофе и просто наблюдала за ним. Это было целое дело наблюдать за тем, как Норин уходит в свои мысли. Его выражение постоянно менялось, взгляд был несфокусированным, а на лице блуждала «плавающая» улыбка. Его улыбку я могу назвать только такой: плавающей. Вообще его лицо будто всегда сохраняло улыбку, только губы были тут ни при чем. Иногда он мог улыбаться только глазами, а иногда уголки рта чуть двигались. И улыбка постоянно менялась, то становилась шире, то почти исчезала. И часто в совокупности с мечтательным выражением лица и его нориновской улыбкой он мог сойти за опьяненного человека. Где-то посреди трапезы он взглянул на потолок и стал изучать каждую трещинку, каждое пятнышко, наверное, в течение пяти минут. Я решилась прервать его раздумья:

– Ты не будешь доедать сэндвич?

– Хочешь попробовать?

– Глядя на тебя, разыгрался аппетит.

Он с деланно обиженным выражением спросил, как же он теперь доест свою буквочку, но тарелку все же придвинул.

– А я помогу тебе разобраться с твоим вопросом.

Норин, слегка сощурившись, с интересом посмотрел на меня.

Когда стрелки часов стали безудержно тянуться к цифре четыре, он все-таки смутил меня:

– Ты встретишься со мной еще?

– А ты меня еще удивишь?

В такой немного необычной форме мы изложили свои просьбы. Он посадил меня в такси и на прощание махнул своей бордовой перчаткой. Хотя лучше было бы упомянуть его легендарную улыбку.

Мое настроение сменилось на мечтательное. Я не могла с собой ничего поделать. Дело было не совсем в Норине, вернее, в нем, но не в романтичном смысле. Теперь, когда на уроках я слышала про влияние британского общества на развитие Новой Зеландии и про важность установления общих правил и законов, у меня все это вызывало только улыбку, и, вспоминая, что весь мир – это иллюзии, и что пока есть разные мнения, будут и разные результаты, я уже не так боялась будущего моей новой Родины. Я думала о Норине на всех утренних занятиях, больше о том, какое значение он уделяет вещам. Ничего лишнего, лишь все необходимое. Замерзли руки – можно надеть перчатки, и правила ношения перчаток чрезмерно усложняют самое простое их предназначение. Или просто желание рассмотреть потолок – он не находит в этом ничего, кроме того, что есть. Я пришла к выводу, что этот молодой человек вовсе не ненормальный, и что бояться его не стоит. В лучшем случае его можно назвать эксцентричным. Однако все мои выводы пошатнулись с первым звонком на обеденный перерыв. Меня нашла заведующая колледжа и сухо и сурово известила, что «незнакомый молодой человек» желает меня видеть и ждет меня у школьных ворот.

– Он пытался кричать тебя на весь двор, – сердито пожаловалась она, и я попыталась выдавить из себя невинную улыбку, которая исчезла сразу же после ее ухода. Сесиль кинула на меня подозрительный взгляд, и я знала, что стоит мне только выйти из класса, она бросится к окну.

Я сразу заметила яркого Норина. Он стоял за забором, держался обеими руками за прутья и смотрел куда-то не то в землю, не то в само ограждение. Норин заметил меня, только когда я подошла почти вплотную, и его взволнованное лицо озарилось улыбкой:

– Это был выстрел в самое сердце… Кстати, сегодня, вот только что я вместе с омлетом съел букву «Б» и только сейчас понял, что ты ведь еще не знаешь сути вопроса, в котором должна мне помочь.

– Как ты меня нашел?

– Через Николь. Так, что несут в себе автомобили? Мне осталось всего три буквы, это – три посещения того кафе, а я уже почти все понял. Но ты все-таки подумай.

– О чем?

– Что несут в себе автомобили.

– Твое слово было автомобиль? – недоуменно переспросила я, приняв это за шутку.

– Сначала я хотел взять бутербродов и пообедать вместе с тобой где-нибудь в парке, но потом решил, что тебя, наверное, не отпустят из школы на обед.

– Да нет, это разрешается. На обеденный перерыв только, конечно.

Я не знала, что думать. Его взволнованность, граничащая с испугом, будто передавалась и мне. Он вдруг прижался лбом к прутьям и со всей серьезностью заглянул мне прямо в глаза:

– У меня в кармане три шиллинга и тридцать пенсов, я ничего не умею делать, и все считают меня сумасшедшим. Ты все еще хочешь со мной общаться?

Я была ошарашена и не нашла ничего лучше, чем просто отшутиться:

– Главное, чтобы у тебя хватило на розовую радиолу. Она стоит пенсов пять.

Норин рассмеялся, и по его смеху я поняла, что ответ ему понравился. Он ничего не сказал, только повернулся и направился вдоль дороги. Я подождала, пока он не скроется из виду, и вернулась в колледж, где меня ждала любопытная Сесиль.

Посещение Норина стало главной новостью школы на следующие несколько дней. Сесиль удовлетворилась моим «он просто мой знакомый», однако другие девочки были не столь сдержаны в расспросах. Кэтрин подошла на следующий день во время обеда и без лишних вступлений открыто спросила:

– Я слышала, за тобой ухаживает двадцатилетний парень.