Шедевр

Я не стала это комментировать и дождалась, когда все разойдутся. Сесиль оборачивалась еще три раза. Мне хотелось броситься Норину на шею, обнять его, а вместо этого я приросла к месту и смотрела на него издали. В какой-то момент я двинулась к нему, но он остановил меня, выставив перед собой руку, давая мне понять, чтобы я пока не подходила. Мне так нравились его необъяснимые поступки! Он смотрел то на меня, то на затянутое тучами небо, то в никуда, то снова на меня и так, как смотрит мечтающий о чем-то человек: рассеянно и нежно.

Я крикнула ему через весь двор:

– Норин, что несут в себе автомобили?

Он с улыбкой закусил нижнюю губу и вновь посмотрел на небо. Тогда он поднялся со скамейки и протянул мне руку. Я не спеша подошла к нему. Сегодня он действительно был какой-то мечтательный и молчаливый. Норин взял меня за руку, и мы пошли вдоль улицы.

– Ты прочел мое письмо?

Он ответил после некоторой паузы, обращаясь даже не ко мне, а в воздух:

– Оно не сохранилось. Я его разорвал.

Не успели гордость и самолюбие взять надо мной верх, как он добавил:

– Слишком оно было красивое, чтобы существовать. Мой разум был неспособен принять красоту таких больших размеров.

Я не совсем поняла, что он имел в виду, но зато поняла, что на это не надо обижаться. Где он так долго пропадал, я спрашивать не стала. Такого человека, как Норин, могло занести куда угодно.

Начал покрапывать дождик, и он открыл зонт, который я сперва не заметила. Я тихо спросила:

– Норин, а что несут в себе автомобили?

Он с интересом искоса посмотрел на меня, чуть склонив голову на бок. Сегодня он был выше меня на полголовы.

– А что ты сама придумала?

– Много чего. Лучше всего звучит «скорость».

Он как-то странно улыбнулся, не высмеивая и не одобряя ответ.

– А что на самом деле?

– Почему ты решила, что не права?

– Что, все-таки скорость?

– Любой ответ был бы правильным. Различие в том, что для каждого он несет свой смысл.

– А что для тебя?

Он молчал, но я чувствовала: не из-за попытки избежать ответа или просто проигнорировать вопрос. Он ловил в воздухе нужный момент. Дождь уже разошелся, и мы свернули в первое попавшееся кафе в Ремуере. Молчание длилось недолго, не считая разговора с официантом. Норин первый продолжил разговор:

– Для меня автомобили несут смерть.

Слишком естественно, чтобы поверить в то, что я услышала. Такого ответа я никак не ожидала, потому никак не отреагировала, просто продолжала слушать его спокойную речь.

– Я не «лицемер, не знающий завтрашнего дня», я просто чувствую, что умру от «скорости на колесах». Не завтра. И не послезавтра. Каких насекомых ты любишь?

Давно пора было привыкнуть к такой быстрой смене темы разговора (про автомобили и смерть – был исчерпан), но все равно я ответила чуть ли не похоронным голосом:

– Бабочек. Они мерзкие.

– Ты считаешь бабочек мерзкими? – его вопрос был серьезным и интересующимся, а не саркастичным. Я пожала плечами на очевидность факта:

– Из всего, что у них есть – крылья, ножки, тельце, усики – только крылья не заставляют дрожь пробегать по твоему телу. Ты когда-нибудь держал бабочку за крылья и подносил к пальцам? Они начинают так цепляться, резать и щекотать одновременно. Так противно. И тельце у них такое… волосатое.

– Я подарю тебе много бабочек.

– Много?

– Сотню.

– Сотню! Что мне со всеми ними делать?

– Любоваться их мерзостью.

Он задумался, и его взгляд стал туманным и плавающим, уголки губ слегка дрогнули в улыбке:

– Мерзость бывает красивой… Нет ничего однозначного. Даже сама эта фраза уже неоднозначна, – он немного оживился, и теперь уже стал говорить непосредственно мне, а не просто вслух. – Странно так думать, насколько все гармонично устроено во всей Вселенной между отдельными элементами, как все взаимосвязано и сбалансировано, но при этом сами по себе связи стираются, и исчезают все различия, потому что все относительно и переплетается друг с другом, и потому, что все эти отдельные элементы – это на самом деле часть одного и того же целого. А раз оно целое, то как оно может иметь связи, между чем и чем, если оно – единое? Значит, и нет ничего цельного в мире, и все что угодно можно расщепить на бесконечно меньшие составляющие. Ты только представь, сколько их, составляющих! Человеческое сознание не может вообразить себе многомиллиардное количество частиц, такая цифра не умещается в уме, хотя само сознание человека состоит из такого же числа составляющих. Как так может быть?

Я с трудом понимала, о чем он говорит, и слегка напугалась, что он задает такой вопрос мне.

– В смысле, как что-то не может вобрать в себя то, что уже находится внутри него?

Я поймала себя на мысли, что мой рот открыт. Я поспешно его закрыла и закусила губу, чтобы он не открылся ненароком снова.

– Интересно, что ты сказала «скорость».

Сперва я подумала, что его опять начало кидать из темы в тему, и что разговор, то есть монолог об относительности и взаимосвязях уже исчерпал себя, но только он продолжил говорить, я уловила четкую логическую последовательность его мышления.