Шекспир

Говорят, что древние египтяне на своих банкетах приказывали класть на стол голову мертвеца, чтобы она напоминала об эфемерном характере жизни. Эта резкая и гротескная смесь праздника и смерти могла бы довольно хорошо определить шекспировскую комедию. «Комедия ошибок» открывается смертным приговором Эгеону, сиракузскому купцу, который становится жертвой закона, запрещающего появление в городе его соотечественников. «Бесплодные усилия любви» заканчиваются прибытием французского посла и декретом о годичном трауре. Это качество первых комедий усиливается в произведениях последних лет.

«СОН В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ»

В пьесе «Сон в летнюю ночь» отец принуждает Гермию выйти замуж за Деметрия, или умереть, или жить весталкой. Эта угроза вынуждает ее бежать в лес с Лизандром, которого она любит. В конце ремесленники, чтобы развлечь герцога и его двор во время свадебного вечера, играют пьесу под названием «Короткие и скучные сцены, показывающие молодого Пирама и его любимую Фисбу: очень трагическая озорная шутка». Речь идет о невольно бурлескном представлении знаменитой и трагической истории любви, заимствованной из «Метаморфоз» Овидия. Поэт рассказывает в ней о любви Пирама и Фисбы, которую не одобряют их родители. Они решают бежать однажды ночью. Придя на свидание, Пирам обнаруживает разорванный львом окровавленный шарф любимой; думая, что Фисба мертва, он пронзает себя кинжалом. Спасшаяся Фисба, обнаружив своего возлюбленного мертвым, сама в свою очередь закалывает себя кинжалом. Узнаваема схема фатального несчастья из «Ромео и Джульетты». Некоторые предполагали, что драматург, считая свою первую трагедию «Ромео и Джульетта» неудавшейся, решил посмеяться сам над собой в пьесе-бурлеске «Сон в летнюю ночь». Интересно то, что Шекспир, какой бы ни была очередность написания пьес, использует одну и ту же базовую ситуацию с диаметрально противоположными окончаниями — патетика и смех.

Справедливо говорят, что «Пирам и Фисба» изгоняет трагическую возможность из комедии, которую находят очаровательной, потому что она показывает нам фей.

Мир фей — это мир теней со своими фантасмами и своими страхами. Если «Сон» очаровательная пьеса, она является ею в первоначальном значении слова и со всей его силой.

«ВЕНЕЦИАНСКИЙ КУПЕЦ»

«Венецианский купец» делится на два мира: мир легендарного золотого Руна в образе богатой наследницы Порции, на которой надеются жениться пришедшие со всех сторон принцы, и мир Венеции со своими купцами. По завещанию умершего отца Порция должна выйти замуж за того, кто правильно выберет из трех ларцев тот, в котором находится ее портрет. Два других ларца содержат голову идиота и голову мертвеца. Те, кто выберет их, приговариваются к изоляции. Прообразом Порции, взятым из использованных Шекспиром источников, является вдова, напаивающая своих претендентов, чтобы лишить их потенции и таким образом забрать их богатства, которые они обязывались отдать ей в случае неудовлетворения ее в постели. История эвфеминизированной людоедки. Что же касается Венеции, здесь показывается настоящая жестокая история с Шейлоком. Ни это, ни злобные нападки на еврея со стороны христиан не кажутся подходящими для традиционного материала комедии. Но есть романтические отношения Джессики и Лоренцо и любовь под звездами. Джессика, покидая дом отца, Шейлока, прихватила все самое ценное и по дороге в Бельмонт с Лоренцо поменяла на обезьяну. Над ситуацией смеются, и смеются от души, но это противоречит чувству человечности.

Шекспир усиливает черту, чтобы зритель дистанцировался от персонажа… Он блокирует его в регистре жестокого и наивного фарса, когда Шейлок признает, что никогда не ощущал несчастья, преследующего его нацию, пока сам не испытал, или раздумывает о своем предпочтении денег, а не дочери. Своему другу Тубалу, принесшему ему новости о Джессике, он говорит:

Так, так, так, так! Пропал брильянт, за который я заплатил во Франкфурте две тысячи дукатов! До сих пор проклятие еще не обрушивалось так тяжко на наше племя; я его никогда не чувствовал так до сих пор. Две тысячи червонцев — в одном этом брильянте, и еще другие драгоценные камни! Хотел бы я, чтобы моя дочь лежала мертвой у ног моих с драгоценными каменьями в ушах! Чтобы ее похоронили у моих ног, а червонцы положили в гроб!

(III, 1, пер. Т. Щепкиной-Куперник)

Это тот же самый человек, который за минуту до этого защищал свое человеческое достоинство перед двумя христианами, насмехавшимися над ним: