Украденные очки обнаружились за огромными настенным часами с кукушкой. Томте быстро сунул находку в карман рубашки и еще раз осмотрелся. Скорее всего брауни жила именно здесь, хотя сейчас ее, по счастью, дома и не было. Вообще, конечно, странно: нормальный брауни просто так уходить бы не стал. Ведь на нижних этажах замка Йеллу его— или ее— тоже не встретил. Будет огромной удачей, если он найдет здесь что-нибудь, принадлежащее самому брауни. Если нет — ну что ж, можно последовать его примеру и стащить какую-то из графских вещей, после объявив, что тот в ответе за вещи своего подопечного. Или, как сказала бы мерзкая лунантиши, «хозяина». Йеллу немного покопался в ящиках стола, затем — на книжных полках, для начала положив глаз на одну из книг — самую зачитанную, с картинкой лежащего на земле связанного великана (все же странные вкусы у обитателей дома), потом, без особой надежды на успех, приподнял маленькую, расшитую причудливыми узорами подушку с тахты… И его точно огрели по затылку тролльей дубиной. Под подушкой лежал аккуратно сложенный вчетверо по диагонали тонкий, паутинно-тонкий шелковый платок. Темно-бирюзовый, с серебристой, похожей на чуть тронувший лепестки розы иней, бахромой по краю. В нежной, переливчатой ткани струились очертания… да, очертания холмов Лоиг Рин-Таркехта. И реки Кройнелаг. И замка Бельскернир — проклятого, ненавистного замка короля фейри.
Ее звали Ильтике, и она была вовсе не брауни. Таких, как она, зовут силки, они носят шелк и живут исключительно в замках. И, конечно же, с простыми томте они не спят. Но беда в том, что Йеллу был от нее совершенно без ума. Она смеялась над ним и говорила, что ляжет с томте только на шелковых простынях короля. И вот тогда Йеллу решился на безрассудство: выкрасть простыни прямо из королевской опочивальни. Его поймали. О том, что последовало за этим, Йеллу старался не вспоминать. Но память не была так милосердна. Разумеется, король узнал, для чего ему понадобились простыни — еще не родился тот фейри, который сумеет обмануть короля. А узнав, приказал жестоко избить томте и изнасиловал Ильтике у него на глазах. После чего по его же приказу Йеллу вышвырнули за пределы Маг Мэлла в мир смертных, дав понять, что, если он вздумает самовольно вернуться, это будет стоить жизни и ему, и силки Ильтике.
Платок принадлежал ей. Он не мог ошибиться.
Почему? Зачем она это сделала? Ведь тогда получается, что кражу затеяла она — это ее дом!..
Или нет? Подлая лунантиши просто нарочно подставила ее, чтобы опорочить в глазах Йеллу. И галкой была точно она, а не Ильтике!
Или она решила поиграть с ним, чтобы напомнить о себе? Может быть, она вовсе не так равнодушна к нему, как он думал?
Но как давно Ильтике здесь? И почему? Ее тоже выгнали? Пожалуй, напрасно он четыре года не высовывал нос из дому…
В галерее послышались неспешные шаркающие шаги, и Йеллу, не раздумывая дольше, смял шелковый платок, сунул в карман штанов и прямо перед носом заспанного графа выскользнул из часовни. Снаружи почти рассвело.
Йеллу забыл проверить, пришла ли в себя лунантиши. Хотя ее, наверное, можно было бы кое о чем порасспросить. Но в голове у него царил такой же кавардак, как в доме какого-нибудь лентяя, за которым не присматривает томте или брауни. Вернувшись в дом старой женщины, он даже забыл о цели своей ночной вылазки: очках. Забившись подальше на антресоли, Йеллу только и делал, что то мял в руках, то тщательно расправлял и разглаживал бесценный платок, пытаясь справиться с острой вспышкой давнего недуга. Перед глазами у него стояла Ильтике: смеющаяся Ильтике, плачущая Ильтике, взирающая на него с неприкрытой ненавистью Ильтике — «это все из-за тебя, томте, глупый, неуклюжий, самонадеянный томте».
И что же теперь? Она решила отомстить? Наказать его таким образом? Как будто мало того, что он изгнан, выброшен прочь, обречен на старение и смерть, да, в придачу ко всему, вынужден служить глупой смертной, которая ничего не видит без своих дурацких стекляшек!
Томте вспомнил про очки, все еще лежащие в кармане рубашки, и, со злостью выхватив их, не задумываясь швырнул вниз с антресоли.
Дзынь!
Старая женщина, все еще копавшаяся в каких-то коробках с тряпьем, жалобно охнула. Должно быть, они шмякнулись прямо у нее перед носом.
— Да как же это?.. Где ж вы были? Ну что за напасть?
Йеллу на секунду стало ее жаль. Но себя ему было жаль намного больше, и для посторонней жалости места почти не оставалось.
Женщина еще какое-то время причитала, возилась с разбитыми очками, охала и цокала языком. А потом, к легкому ужасу Йеллу, обернулась как раз в его сторону (скорее всего, это вышло у нее случайно, но эффект получился прямо-таки оглушительный), уперла руки в боки и рассерженно заявила:
— Я знаю, это ты, брауни. — Понятное дело, она считала его брауни, о томте они тут, небось, и не слыхали. — Ты взял мои любимые очки, и ты разбил их. Злой, вредный брауни! Я всегда старалась быть с тобой доброй и заботливой, а ты — вот так ты мне платишь! Убирайся из моего дома немедленно!