Шелопут и Королева. Моя жизнь с Галиной Щербаковой

Я следил за этим письмом – не подевается ли оно куда-то. До самых каникул лежало. В сентябре его уже не было. Но вряд ли это могло быть утешительным знаком.

…– Вы Александр Щербаков? Я Владимир Разумневич, член редколлегии «Комсомольской правды». Я остановился в гостинице «Ростов». Не могли бы вы прийти ко мне для одного разговора?

Самое удивительное – во мне ничто, как говорится, не екнуло. Будто ждал этого самого звонка.

– Конечно, смогу.

Разумневич оказался симпатичным человеком. Сразу взял быка за рога.

– Вам сколько лет?

– Двадцать семь.

– Что ж, пора заняться более серьезными делами.

– Да я не против.

– Собкором «Комсомолки» пойдете?

– Пойду. В какое место?

– Есть разные.

– Хочу сказать о важном обстоятельстве. У меня ожидается прибавление семейства. Не хотелось бы какого-то дальнего переезда.

– Так вот, кстати, Вадим Занозин, наш волгоградский корреспондент, уходит в «Советскую Россию». Давайте будем смотреть вас на это место.

– Это здорово. Но… все равно я не могу ни в чем определиться, пока не разрешится моя семейная ситуация.

– Когда это будет?

– В конце весны – начале лета.

– Ну, пока вы можете на несколько дней приехать в редакцию и пройти утверждение.

– Нет, сейчас я никуда не уеду из дома.

– Это что, так железно?

– Железно.

– Ну ладно. Мы подождем. Как только у вас случится это важное событие, позвоните в отдел местной сети и сразу приезжайте.

Вот так, в общих чертах, мы и оказались в Волгограде. Были какие-то организационные шероховатости. Редактор «Вечернего Ростова» Петр Иванович Баландин строил козни, не хотел по-хорошему отпускать, пришлось пожаловаться на него человеку по фамилии Шкиль, обкомовскому куратору «Вечерки». Зато в Волгограде получился цирк другого рода. При первом же, как бы ознакомительном визите в город я прямо в день приезда представился секретарю обкома партии по идеологии и пропаганде Алексею Андреевичу Небензе. Тот пожелал мне успешной работы. А на другой день меня разыскали и сообщили, что первый секретарь обкома Леонид Михайлович Школьников не желает меня видеть на подвластной ему земле. Когда он вскорости уехал из города-героя в Москву на повышение, у тамошних людей развязались языки, и я узнал, какой он бурбон, недаром же ему за помпадурско-чиновничью в основном жизнь дали 6 (шесть!) орденов Ленина.

10 мая 2013 года, в день рождения Галины, который мы по традиции отмечали в кабачке «Спасательный круг», расположенном в нашем доме (впрочем, в последнее время переименованном в «Тратторию»), я спросил мнение о Школьникове у Генриетты Перьян. Она тогда работала на Волгоградской студии телевидения кинооператором и по производственной необходимости много общалась с ним. Она сказала мне, что он очень милый человек. Сведем собранные данные вместе и получим, что милый человек запросто мог быть самодуром. И кого у нас это удивит?..

Тогда его возмутило то, что, прежде чем прислать собкора, к нему не прибыл на поклон какой-нибудь ответственный работник редакции. «Как, – передавали мне его слова, – из «Правды» приезжают замы главного, из «Советской России» сам главный, а какая-то «Комсомольская правда» хамит». Я стал названивать в редакцию, но там никто к этому не хотел отнестись серьезно. «Старик, – говорил зав. собкоровской сетью Серега Иларионов, – у тебя квартира, она же корреспондентский пункт, есть? Есть. Решение редколлегии о назначении есть? Есть. Ну и начинай работать. Завтра же сходи к комсомольскому руководству, пусть тебе прикрепят персональную машину». А ответственный секретарь Ким Костенко вообще сказал: «У нас таких начальников обкомов по стране знаешь сколько? А «Комсомолка» одна. Не приставай с этими глупостями».

Глупости или не глупости, но я попросту боялся перевозить семью из только что чуть-чуть устоявшегося «мирного» ростовского обихода в изначально вздорную, чреватую скандалом обстановку. Я позвонил в стенографическое бюро «Комсомолки» и продиктовал записку в редколлегию. Дескать, такие узелки должна развязывать сама центральная редакция, а не корреспондент. И если это не будет сделано до конца недели, я возвращаюсь в Ростов. Конечно, ничего сделано не было. И, конечно, я возвратился. Для редакции это была небольшая, из типа каждодневных, досада («засада», как сейчас принято говорить). Да и для меня была бы не существенна, случись она в другое, до или после, время. Моей дочери исполнился месяц, и всякая, даже самая малая неопределенность в чем угодно, которая, может статься, доставит урон семье, была неприемлема.

Середина 1965-го – случилось то, что мы с Галиной долго ждали, хотели – особенно с начала 1963 года, когда получили квартиру, – появился ребенок.