Хотя вряд ли до этого дойдет, подумала Аманда. Если загнать его в угол, Сондерс просто убьет Джейка Кеннеди.
Ее телефон то и дело звонил всю дорогу. Теперь она его достала. Пять пропущенных звонков. Первые три – с какого-то неизвестного номера. Четвертый – из больницы. Это означало, что есть какие-то новости про Пита.
Внутри нее что-то угасло. Она припомнила, как решительно была настроена вчера вечером – что не потеряет Пита и что обязательно найдет Джейка Кеннеди. До чего же глупо было так думать! Но сейчас Аманда постаралась затолкать эти чувства подальше, взяв себя в руки, поскольку на данный момент решение хотя бы одной из поставленных задач было ей по-прежнему подвластно.
«Я больше не потеряю ребенка в свое дежурство!»
Аманда выбралась из машины.
На улице было тихо. Она казалась совершенно пустынной – отдаленная часть городка, медленно умирающая во сне. Аманда услышала, как с лязгом открывается сдвижная дверь фургона, а потом – стук сапог об асфальт. Ниже по склону сотрудники собирались на тротуаре. План заключался в том, что она пойдет первой, с виду совершенно одна, и попытается вынудить Фрэнсиса открыть дверь и впустить ее в дом. В этот момент все быстро придет в движение, и за какие-то секунды он будет взят.
Но тут Аманда увидела машину Карен Шау, припаркованную впереди. Двигаясь по улице, она осознала, что дверь в дом Джорджа Сондерса открыта, и перешла на бег.
– Всем вперед!
Через передний садик, по дорожке, а потом в открытую дверь, за которой открылось нечто вроде прихожей. Там – мешанина тел на полу, повсюду кровь, но с ходу не понять, кто ранен, а кто нет.
– Помогите мне, пожалуйста!
Это Карен Шау. Аманда двинулась к ней. Та стояла коленом на руке Фрэнсиса Картера, не давая ее поднять или сдвинуть. Лежащий между ними Том Кеннеди придавливал того всем своим весом. Картер был намертво прижат к полу и, зажмурившись от усилий, отчаянно пытался двинуться, хотя веса обоих было достаточно, чтобы удерживать его на месте.
Откуда-то сверху Аманда услышала неясный гул и крики.
– Папа! Папа!
Полицейские быстро протолкались мимо нее, от десятка тел сразу стало тесно.
– Не двигайте его! – выкрикнула Карен. – У него ножевое!
Аманда ясно видела кровавое пятно, расплывающееся по белому купальному халату Картера. Том Кеннеди был совершенно неподвижен. Она не могла сказать, жив он еще или нет.
Если она и его сегодня потеряет…
– Папа! Папа!
А вот с этим, по крайней мере, она все еще могла разобраться.
Аманда бросилась вверх по лестнице.
Часть VI
67
Пит слышал, что перед смертью вся твоя жизнь пролетает у тебя перед глазами.
Теперь он понимал, что это действительно так, – но, естественно, такое постоянно происходит и пока ты жив. До чего же быстро все летит, подумал он. В детстве его изумляла продолжительность жизни бабочек и мошек – некоторые из них жили считаные дни или даже часы, и это просто не укладывалось в голове. Но теперь он понял, что это правдиво абсолютно для всего на свете – просто как посмотреть. Годы накапливались все быстрей и быстрей, словно друзья, держащие друг друга за руки в бесконечно расширяющемся хороводе, кружась все стремительней и стремительней по мере приближения полуночи. А потом вдруг враз все останавливалось.
Начинало бежать назад.
Пролетая перед глазами, как сейчас у него.
Он смотрел вниз на ребенка, мирно спящего в комнате, едва освещенной мягким светом с лестницы. Маленький мальчик лежал на боку, его волосы свесились назад за ухо, одна рука сжимает другую перед лицом. Полная тишина и спокойствие. Ребенок, теплый и любимый, спал в полной безопасности и без всякого страха. Старая книга с распахнутыми страницами лежала на полу возле кровати.
«Твоему папе очень нравились эти книги, когда он был маленьким».
А потом – тихое сельское шоссе. Лето, все кругом цветет. Он озирается по сторонам, прищуриваясь. Живые изгороди по сторонам от асфальта расцвечены яркими красками и полны жизни, а деревья тянутся своими ветками друг к другу над головой, их листва образует шатер, окрашивающий мир во все оттенки лимона и лайма. Над полями порхают бабочки. До чего же здесь красиво! Он был слишком зациклен на чем-то другом, чтобы заметить это раньше, – слишком поглощен тем, чтобы высматривать, а не просто смотреть. Теперь он видел это так ясно, что терялся в догадках, как же это он мог быть таким упертым на чем-то другом, чтобы все это пропустить…
Вот – опять будто вспышка – сцена столь отвратительная, что разум отказывается ее воспринимать. Он слышит гнусавое гудение мух, бесцельно мечущихся в багровом, словно залитая вином скатерть, воздухе, видит злобное солнце, которое таращится на детей на полу, которые теперь вовсе не дети, а потом почему-то время стало милосердно откатываться назад все быстрей и быстрей. Он отступает назад. Дверь захлопывается. Щелкает замок.
Никому нельзя заглядывать в ад даже одним глазком.
Но нет нужды когда-нибудь опять заглядывать внутрь.