Шепот за окном

– Да просто эта книга… – Я закрыл ее и задумчиво провел рукой по обложке. – Я не читал ее с тех самых пор, как был мальчишкой, и, наверное, она вызвала какие-то воспоминания… Немножко заставила меня почувствовать, что я опять твоего возраста.

– Вообще не могу поверить, что когда-то ты был моего возраста!

Я рассмеялся.

– Трудно поверить, говоришь? Обнимашки?

Джейк откинул одеяло, а потом выбрался из постели. Я отложил книгу, когда он влез мне на колено.

– Аккуратней!

– Прости, папа.

– Да ничего. Просто напоминаю.

Прошло уже около двух недель с тех пор, как я получил раны от рук Джорджа Сондерса – человека, которого, как я теперь знал, некогда звали Фрэнсис Картер. Я до сих пор точно не знаю, насколько был близок к смерти в тот день. Многого из этого даже толком не помню. Бо́льшая часть того, что произошло в то утро, совершенно размылась, словно охватившая меня тогда паника все это стерла и не позволила сохранить в памяти. Первый день в больнице – примерно то же самое: моя жизнь лишь медленно вплывала в фокус. Теперь я остался с повязками поперек одного бока, неспособностью как следует перенести вес на ногу с этой стороны и пригоршней впечатлений, представляющих собой едва ли нечто большее, чем отрывочные воспоминания о приснившемся во сне: Джейк истошно зовет меня; охватившее меня отчаяние; необходимость во что бы то ни стало добраться до него.

Тот факт, что я был готов умереть ради него.

Теперь он обнял меня, совсем легонько. Но все равно мне пришлось сделать все возможное, чтобы не поморщиться. Я был рад, что не нужен ему, чтобы носить его по лестнице на руках в этом доме. После всего, что случилось, я волновался, что он будет бояться еще сильнее, чем всегда, и что это поведение – боязнь лестницы – может вернуться; но правда заключалась в том, что он управился с ужасами того дня гораздо лучше, чем я себе воображал. Наверное, даже лучше меня самого.

Я обнял его в ответ так крепко, как только смог. Это было все, что я когда-либо мог сделать. А потом, когда Джейк забрался обратно в постель, остановился в дверях, секунду наблюдая за ним. Он выглядел таким умиротворенным, теплым и защищенным, с Пакетом для Особых Вещей, лежащим на полу рядом с ним… Я не стал говорить ему, что заглядывал в него тем утром, или что я там нашел, или правду про маленькую девочку. Это тоже было то – по крайней мере, на данный момент, – для чего у меня не было подходящих слов.

– Спокойной ночи, дружок. Люблю тебя.

Он зевнул.

– Тоже тебя люблю, папа.

Лестница пока давалась мне трудновато, так что, выключив свет, я на какое-то время зашел в свою собственную комнату, чтобы дождаться, пока он уснет. Сел на кровать и открыл свой лэптоп, переключив внимание на самый последний файл и перечитав, что там написано.

Ребекка!

Я точно знаю, как бы ты на это посмотрела, поскольку ты всегда была гораздо практичней меня. Тебе бы хотелось, чтобы моя жизнь продолжалась. Ты бы хотела, чтобы я был счастлив…

И так далее. Мне понадобилось некоторое время, чтобы понять, что я написал, поскольку я не прикасался к этому документу с той самой заключительной ночи в доме-убежище, после которой, казалось, прошла целая жизнь. Это было насчет Карен – какую вину я ощущал за то, что испытываю к ней какие-то чувства. Это тоже казалось чем-то очень далеким. Она приходила навещать меня в больницу. Отводила Джейка в школу вместо меня и помогала присматривать за ним, пока я постепенно восстанавливался. Близость между нами росла. Случившееся сблизило нас, но также и сбило с более предсказуемой колеи, и тот поцелуй пока так и не случился. Но я по-прежнему мог чувствовать его где-то поблизости… ожидающего своего часа.

«Ты бы хотела, чтобы я был счастлив».

Да.

Я стер весь текст, за исключением имени Ребекки.

До этого моим намерением было написать про свою жизнь с Ребеккой, про горе, которое принесла мне ее смерть, и про то, как потеря ее отразилась на всей моей жизни. Мне все еще хотелось сделать это, поскольку, казалось, что бы я ни написал, она всегда была важной частью этого. Она не закончилась, когда закончилась ее жизнь, потому что, даже если не принимать во внимание существование ду́хов и призраков, это просто не то, как устроен мир. Но теперь я сознавал, что здесь крылось нечто куда большее и что я хочу обо всем этом написать. Правду обо всем, что произошло.

Про Мистера Ночь.

Мальчика в полу.

Бабочек.

Девчушку в странном платьице.

И про Шептальщика, конечно же.

Это была устрашающая перспектива, поскольку все это была такая мешанина, и имелось так много всего, чего я не знал и, наверное, никогда и не узнаю… Но опять-таки я не был уверен, что все это само по себе представляло собой проблему. Правда о чем-либо может заключаться и в чувстве всего этого, не только в фактах.

Я уставился на экран.

«Ребекка».