Шерлок Холмс: повести, рассказы

– Отлично, а Грегсон поместится с нами в кебе. И вы, доктор. Вы ведь принимали живое участие в деле, так что имеете полное право присутствовать при его завершении.

Я охотно согласился, и мы все спустились вниз. Наш пленник не делал ни малейших попыток бежать, он спокойно поднялся по ступенькам в кабину собственного кеба, я последовал за ним. Лестрейд взгромоздился на козлы, щелкнул кнутом и вскоре доставил нас к месту назначения. Там нас препроводили в небольшую комнату, где инспектор записал фамилии арестованного и людей, в убийстве которых он обвинялся. Это был полицейский с бесстрастным бледным лицом, исполнявший свои обязанности уныло-механически.

– В течение недели задержанный предстанет перед судом для предварительного допроса, – сказал он. – А пока, мистер Джефферсон Хоуп, не хотите ли сделать заявление? Должен предупредить, однако, что ваши слова будут запротоколированы и могут быть использованы против вас.

– У меня есть много чего сказать, – спокойно ответил арестованный. – И я, джентльмены, очень хочу поведать вам все.

– Приберегите лучше это для судей, – посоветовал инспектор.

– Перед судом я могу и не предстать, – возразил Хоуп. – Не пугайтесь. Я не собираюсь покончить с собой. Вы ведь врач? – этот вопрос он задал, глядя на меня своим жестким проницательным взглядом.

– Да, – подтвердил я.

– Тогда приложите ладонь вот сюда, – с улыбкой сказал он, указывая на свою грудь скованными руками.

Я приложил и сразу же ощутил натужное неровное биение. Казалось, его грудь ходит ходуном и дребезжит, как кожух, внутри которого работает мощный мотор. В наступившей тишине можно было расслышать хриплые шумы, сопровождавшие глухие удары сердца.

– Боже мой, – вскричал я, – да ведь у вас аневризма аорты!

– Да, именно так это называется, – невозмутимо подтвердил он. – На прошлой неделе я был у врача, и он сообщил мне, что сердце мое может разорваться в любой момент. Я страдаю этим уже много лет, и состояние мое стремительно ухудшается. Причина в том, что в горах близ Соленого озера мне пришлось долго жить под открытым небом и недоедать. Теперь, когда цель достигнута, мне все равно, сколько я еще протяну, но хотелось бы напоследок честно обо всем рассказать. Жаль, если обо мне останется память как о простом головорезе.

Инспектор и два сыщика коротко обсудили между собой, целесообразно ли выполнить просьбу арестованного.

– Доктор, как вы считаете, велика ли вероятность внезапной смерти? – спросил инспектор.

– Скорее всего, весьма велика, – ответил я.

– В таком случае наш долг в интересах правосудия выслушать его заявление, – подвел итог инспектор. – Сэр, вы можете сделать свое сообщение, но предупреждаю еще раз: все, что вы скажете, будет запротоколировано.

– Я присяду, с вашего позволения, – сказал арестованный и, не дожидаясь разрешения, опустился на стул. – Из-за этой болезни я быстро устаю, а потасовка, в которой мы с вами участвовали час назад, не способствовала улучшению самочувствия. Я стою на краю могилы, джентльмены, поэтому мне нет нужды лгать вам. Каждое мое слово будет чистой правдой, а что за этим последует, для меня уже не будет иметь никакого значения.

С этими словами Джефферсон Хоуп откинулся на спинку стула и начал свой удивительный рассказ. Говорил он спокойно и размеренно, будто повествовал о вполне заурядных событиях. За точность приводимого ниже изложения я ручаюсь, поскольку имел возможность сравнить свои записи с записями Лестрейда, который стенографировал его показания. Все совпало слово в слово.

– Думаю, для вас не так уж важно, почему я ненавидел этих людей, – начал Хоуп. – Достаточно сказать, что на их совести две человеческие жизни – отца и дочери, за них-то они и заплатили теперь собственными жизнями. По прошествии значительного периода времени с момента, когда они совершили свои преступления, я не мог уже выдвинуть против них официального обвинения. Тем не менее они были виновны, и я решил стать для них и судьей, и присяжными, и палачом в одном лице. Окажись вы на моем месте, вы сделали бы то же самое, если в вас есть хоть капля мужества.

Девушка, о которой идет речь, двадцать лет тому назад должна была стать моей женой. Вместо этого ее насильно выдали замуж за Дреббера, и это разбило ей сердце. Я снял обручальное кольцо с пальца покойницы и поклялся, что в свой смертный час негодяй будет знать, за что принимает кару. Гоняясь за ним и его подручным по двум континентам, я всегда носил это кольцо с собой. И вот наконец я их настиг. Они думали, что смогут измотать меня, но не тут-то было. Если завтра я умру – а это весьма вероятно, – то умру с сознанием того, что свою миссию на земле исполнил, исполнил достойно. Они погибли, и погибли от моей руки. Больше мне на этом свете не на что надеяться и нечего желать.