Шерше ля фарш

Потом Трошкина начала ерзать. В потемках я ее не видела, но слышала, что подружка сучит ногами и ковыряет напольное покрытие из мусора каблуками. Возможно, это было нервное, или же Алке мучительно хотелось в туалет. Я не могла спросить и посочувствовать — скотч напрочь перекрыл доступ к роскоши человеческого общения.

Я закрыла глаза и предалась безрадостным раздумиям.

…Заразин медок мы явно недооценили. Скорее всего, никакой он не экологически чистый, наоборот, чем-то загрязненный, то есть содержащий посторонние примеси или даже вложения. Точно, точно, спрятала в нем Зараза что-то ценное…

О, кстати! Не зря чуткий Жаник обнюхивал Заразины ручки и интересовался, не с медом ли ее новый крем для рук. Видимо, Зара собственноручно делала захоронку в банке, у нее и лапки для такой тонкой ручной работы как раз подходящие — маленькие и ловкие, вроде обезьяньих.

А рыжий Генрих как-то с Заразой связан, раз ему тоже нужен был код от ячейки, где хранится банка с медом. То ли он Заразе помогает, то ли, наоборот, конкурирует с ней за неправильный мед…

Вот интересно, кому предназначалась его СМС с верным кодом? Если Заразе, то можно предположить, что она сейчас в Тбилиси. Если не Заразе, то у Германа есть еще сообщники.

Кнопка!

Связав Германа с Зарой, я наконец вспомнила, когда и где видела его круглую красную родинку: в том ресторанчике, где проходила журналистская дегустация! Родинка-кнопка краснела на затылке мужика, с которым в укромном уголке приватно встречалась Зараза. Значит, я не ошиблась, они действуют заодно.

И еще что-то царапало мозг, какая-то мелкая, но важная деталь, вроде металлической скрепки, призванной соединить разрозненное… Что? Что?

— Че, че! — Внутренний голос то ли передразнил меня, то ли дал подсказку.

Чача!

В том ресторане, где встречали Зараза и Генрих, вдоль стены громоздился целый штабель бутылок с этикетками, надпись на которых походила на бессмысленный набор кривых латинских буковок «rsrs», а на самом деле это было грузинское слово «чача». Для Екатеринодара напиток редкий, экзотический! Однако именно чачи предположительно напился перед смертью бомж, по поводу гибели которого допрашивали нашего друга Смеловского. Как его там? Альберт Загадин. А озеро, в котором он утонул, в двух шагах от того ресторана, куда завезли и оставили практически без присмотра большую партию чачи… И что-то живо заинтересовал меня вопрос: сам этот Загадин напился и утонул — или же ему кто-то помог? Потому что меня вот тоже совсем недавно непонятно зачем напоили чачей, и если я вдруг погибну, к примеру, упав с имеющегося в шаговой доступности крутого обрыва, то присутствие в моем неживом организме крепкого спиртного позволит следствию списать все на несчастный случай. А ведь меня даже не обязательно толкать с кручи, сильный мужчина может прямо тут свернуть мне шею и оставить тело в овраге, а все будут думать, что я упала…

Что мы с Алкой упали!

Очень убедительно звучит: две пьяные подружки-интуристки в потемках осматривали достопримечательности незнакомого города и у популярного объекта «Памятник поэту Руставели» крайне неудачно загремели с обрыва.

Но хочет ли Генрих нас убить? Очевидно, он запер нас тут для того, чтобы продолжить допрос, если выяснится, что две идиотки снова дали ему не тот код. Возможно, получив свой неправильный мед, рыжий с извинениями выпустит идиоток из заточения?

Тогда зачем же он нас напоил?

Я осознала, что мои мысли зациклились, и вернулась к реальности.

А она была интересной.

Непонятная возня Трошкиной не только не прекратилась, но даже приобрела пугающий размах — меня то и дело овевало порывами ветра, поднятыми Алкиными рукомашеством и дрыгоножеством.

То, что акробатический этюд исполнялся в кромешной тьме и без всякого звукового сопровождения, изрядно пугало.

Трошкина до смерти боится мышей. Обычно — до смерти мышей, но, если какой-нибудь грызун-камикадзе вступил с подружкой в прямой контакт, Алка в дикой панике обезумеет и разнесет тут все, до чего дотянется. Включая себя и меня!

Я забилась в угол и максимально компактно сжалась, оставляя бушующей акробатке побольше места. Не хотелось ни за что схлопотать по мордасам от лучшей подруги.

Не хотелось также, чтобы мышка-норушка — или кого там неистово плющит Трошкина — прибежала искать политического убежища в моей собственной юбке. Поэтому я внимательно прислушивалась, не коснется ли моей голой щиколотки когтистая лапка, не раздастся ли просительный писк…

— Уфф, ну, наконец-то! — послышался глас не мыши, а мышененавистницы. — Как же это было тяжело!

— М-м-м?!

Мне бы приятно удивиться, а я обиделась: как так, Трошкина заговорила, а мой речевой аппарат все так же парализован скотчем?!

— Кузнецова, ты где? — позвала подружка.

Воссиявшая во мраке алая звездочка острым лучом метко вонзилась мне в глаз. Я зажмурилась и застонала.

— Ага, я тебя вижу, — обрадовалась Алка. — Оставайся там, я уже иду.