Шерше ля фарш

Деловито готовиться ко сну я начала уже под утро, когда стало ясно, что развития событий придется подождать.

Препроводив нашу великолепную четверку из камеры хранения в чей-то скудно и скучно меблированный кабинет, бравые парни в форме — должно быть, охрана вокзала, — какое-то время пытались добиться от нас ответов на свои вопросы, но натолкнулись на стену непонимания.

Стена эта была такой же крепкой, как Великая Китайская, и из-за нее доносились выкрики: «Дайте мне позвонить адвокату!», «Предоставьте нам переводчика!» и «Я требую вызвать представителя российского посольства!». Орали Зяма, Трошкина и я сама, один Мотя помалкивал. То ли у него вовсе не было требований, то ли они полностью совпадали с нашими.

Наконец нас оставили в покое — и в этом самом кабинете, дверь которого последний удалившийся служивый добросовестно запер на ключ.

Зяма тут же сунулся к окну, сообщил нам, что мы находимся на третьем этаже и без особой надежды поинтересовался, нет ли среди нас оборотня-дракона или хотя бы вампира, способного обращаться летучей мышью высокой грузоподъемности.

В этот момент глаза похвально невозмутимого Моти впервые за время нашего знакомства заметно округлились, но Трошкина быстро вернула ему душевное спокойствие, объяснив, что наша с Зямой родительница — знаменитая сочинительница фантастических ужастиков, так что тягу к сложным сюжетным ходам мы впитали с молоком матери.

Лучше бы суперумница помалкивала, потому что неугомонный Зяма начал пытать персонально ее на предмет того, не сможет ли кто-то всезнающий соорудить из занавесок и сломанных стульев четырехместный дельтаплан.

Именно тогда я обратила внимание на стулья, которые пока что вовсе не были сломанными, хотя явно немало пережили. Стульев было всего три, и с их честным дележом предвиделись проблемы.

Я не стала дожидаться начала боя за мягкие сидячие места и переставила стулья на середину кабинета, выгородив таким образом уютный закуток у стены. Разулась, пошаркала ногой по ковролину и потребовала:

— Мотя, раздевайся!

— Здесь? Сейчас? При нас?! — шокировалась благонравная Трошкина. — Кузнецова, вряд ли поутру нас расстреляют, не надо так спешить, в твоей жизни еще будет случайный секс!

— А почему бы, собственно, и нет? — с чувством вопросил Зяма, эффектным рывком через голову сдергивая с себя футболку, хотя его об этом никто не просил. — Аллочка, любимая, когда же еще сливаться в экстазе, как не перед лицом смертельной опасности!

— В экстазе, если хотите, можете сливаться друг с другом, а нам свои футболки отдайте. — Я отняла у парней наши с Трошкиной будущие простыни. — Держи, Алка, это твоя постельная принадлежность. Всем спокойной ночи и сладких снов!

С этими словами я удалилась за импровизированную перегородку, быстро устроила себе спартанское ложе и улеглась. Трошкина, чмокнув разочарованного Зяму в щечку, последовала моему примеру.

Мой крепкий сон лишь однажды побеспокоило появление, как я думаю, уборщицы. Услышав характерный скрежет ключа в замке, я повернулась спиной к стене и сквозь частокол ног (двенадцать принадлежали стульям, еще четыре — Зяме и Моте) увидела на пороге изящные щиколотки в самовязаных носках с этническим узором и перекрестье швабры. Потом послышался невнятный горловой звук, загремело упавшее пластмассовое ведро, и швабра ударила в пол, как посох Деда Мороза.

— Пардон, мадам! — сонно пробормотал брат мой Зяма.

В ответ его, кажется, обругали по-грузински, дверь захлопнулась, и ключ с редкой скоростью провернулся в замке.

Интересно, что подумала о начальстве уборщица, увидев в кабинете двух мускулистых красавцев топлесс? И это она еще не заметила нас с Трошкиной, без сил лежащих по углам!

Снова я проснулась уже поздним утром. Светлые шторы, так и не ставшие крыльями дельтаплана, сияли солнечным золотом и парусили от ветра, задувающего в открытое окно. Я отвернулась от их слепящей белизны и близко увидела босые ступни сорок пятого размера, занятно контрастирующего с безупречным педикюром.

— Ты собрался вешаться или будешь читать стихи? — зевнув, доброжелательно спросила я братца, воздвигшегося на стул с неясной (пока еще) целью.

— Я осматриваю верхние полки этого старого советского шкафа из полированного шпона, — ответил Зяма.

Голос у него был бодрый, да и самочувствие, наверное, тоже ничего, иначе откуда бы такой интерес к винтажной мебели с утра пораньше?

— Это профессиональный интерес? — уточнила я, начиная волноваться.

Мне не хотелось повторять историю с античной ванной, которую мы с Зямой перли из Рима.

— Контрабанду этого шкафа я не планирую, если ты об этом, — успокоил меня братец. — Просто ищу что-нибудь подходящее на роль ночной вазы. Очень, знаешь ли, хочется по-маленькому, а пускать струю с третьего этажа кажется негуманным… О! Это же Гусь-Хрустальный!

— Где гусь, какой гусь, надеюсь, жареный? — пробормотала, выползая из своего угла, Трошкина. — Вчера мы пропустили ужин, сегодня проспали завтрак, я голодна, как волк!

— Ты ж мой маленький волчок! — умилился Зяма, спускаясь со стула с большой хрустальной вазой в обнимку.