Шесть подозреваемых

Он как раз добежал до ворот больницы, когда повстречал группу евнухов; четверо из них несли бамбуковые носилки с телом, завернутым в белый саван. Следом за ними шли еще трое и напевали: «Рам нам сатья хэ».[170] Даже не видя лица покойника, островитянин понял, что это Долли отправилась в свой последний путь. Посмертная песня звенела в его ушах, точно грохот молота по железу. Легкие вдруг разом остались без воздуха, будто кто-то ударил его под дых. Экети рухнул на землю, как тряпичная кукла.

Когда он вернулся к дому, еле передвигая тяжелые ноги, с ужасным гулом в голове, то первым делом направился к стенному шкафу и в отчаянии перерыл его сверху донизу. Деньги пропали, все до рупии. Туземец долго стоял и смотрел на присохшую к полу кровь, пытаясь представить вечернюю бойню. Затем подхватил свой мешок и ушел из колонии.

Проходя через Чоук, он услышал громкое пение и звон колокольчиков. Экети посмотрел на темнеющее небо. Солнце село, и на гхате Дасашвамедх началась вечерняя молитвенная церемония — Ганга Арати. Однако сегодня туземца не потянуло к воде. Долли отправилась на какие-то особые небеса для евнухов. Город простился с ней. Пора и Экети проститься с городом.

***

На окраине Варанаси, возле большой дороги, он повстречал заглохший грузовик с паломниками, уезжающими в какое-то место под названием Maгx-Мела. Экети подошел к водителю-сикху в тюрбане и с длинной черной бородой, силившемуся подкачать проколотую шину, и напросился поехать с ними.

Еще до рассвета двадцать второго января грузовик выгрузил пассажиров на бетонном мосту через Ганг, и Экети вот уже в который раз очутился в новом городе.

Над священным Праягом[171] лениво вставало утро. Воздух бодрил прохладой. Волны ласково накатывали на песок. Багровые лучи нарождающегося солнца окрашивали воду во все света радуги. У берега сонно покачивались деревянные лодки. Туманная дымка рядила пейзаж в оттенки серого. Где-то над самым горизонтом взмыла стая птиц — маленькие черные точки на раскрасневшемся небе. Целое море цветных флажков и шафрановых знамен трепетало на ветру. Вдали ожил и загрохотал мост Наини, по железному полотну которого промчался скорый поезд. Красный Форт Акбара Великого довлел над пейзажем, всем своим видом еще сильнее принижая самодельные постройки и шатры, наводнившие палаточный городок.

Как выяснил Экети, это и был ежегодный фестиваль омовений Магх-Мела. Стоя на песчаном берегу, туземец наблюдал, как появилась процессия танцоров и музыкантов во главе с глашатаем, несущим тюрбан на конце высоко поднятого шеста. Музыканты кто во что горазд играли на гонгах и барабанах, на трубах и раковинах моллюсков, провозглашая прибытие нага садху.[172]

И вот под немыслимый рев толпы группа монахов, обмазанных пеплом, одетых в одни лишь гирлянды из бархатцев, побежала к воде. При этом они размахивали стальными мечами, потрясали железными трезубцами и кричали: «Слава Махадеву!»[173]

Ученики благоговейно расступались и кланялись обнаженным нага. Садху начали плескаться водой и кувыркались на песке. Экети словно прирос к месту. Его совершенно заворожили их длинные спутанные волосы и страшные, налитые кровью глаза, но главное — их полное презрение к одежде.

За нага последовали главы самых разных сект. На чем только не прибывали сюда эти «святые» в шафрановых одеждах. Один появился на тарахтящем тракторе, другой восседал на серебряном троне в автоприцепе. Некоторых несли на паланкинах, украшенных россыпью самоцветов и застеленных леопардовыми шкурами; иных привозили в золоченых экипажах под шелковыми зонтами, а сзади шли сотни учеников и распевали бхаджаны. Все эти группы сходились в точке сангам — там, где серебристая рябь указывала на место встречи между севером и западом, встречи желтовато-коричневых волн Ганга и голубовато-черных потоков Ямуны. Теперь мелководье кишело дрожащими в ознобе религиозными фанатиками. Мужчины разной степени раздетости щеголяли всевозможными видами исподнего, дамы тщетно пытались прикрыть свой срам, одновременно поднимая руки в молитвах, малыши резвились в грязной водичке. На волнах колыхались гирлянды из бархатцев, пустые упаковки «Тетра Пак» и пластиковый мусор. В воздухе разносились пронзительные гимны во славу Господа Шивы и Матери Ганга.