Шесть подозреваемых

Экети упивался свободой от надоевших одежд, разгуливая по палаточному городку, словно вольный дух, наделенный лицензией на роспись по телу. Жизнь вместе с нага давала ему и другие преимущества. Адепты охотно подавали туземцу милостыню, в забегаловках его бесплатно кормили, и даже стражники храма Ханумана позволяли ночевать на крытой веранде. Через неделю он уже со знанием дела произносил: «Аллах ниранджан», благословлял адептов, мастерски потрясал трезубцем и плясал вокруг священного огня вместе с другими нага.

Особенно ему нравилось курить чиллум. Ганджа — то есть марихуана — позволяла забыть о боли. Не вспоминать Ашока, и Долли, и Майка. Не думать о том, куда он пойдет и как будет жить дальше. Достаточно было радоваться летящей минуте.

Так минул целый месяц. И вот настал Магхи Пуринама,[176] последний из главных дней омовений перед Махашиваратри,[177] конец Maгx-Мела. Сидя у реки, онге наблюдал за нескончаемым потоком пилигримов, окунающихся в сангам, когда берег под ним содрогнулся и грянул мощный взрыв, подобный раскату грома. Ударная волна опрокинула Экети наземь. У него на глазах черный дым начал подниматься к небу в виде вихревой тучи. А потом воздух прорезали страшные вопли. Поднявшись на ноги, островитянин увидел неподалеку от себя мальчика с оторванной ногой и обезглавленное туловище. Повсюду лежали жертвы — кричащие, истекающие кровью. Пляж был усеян осколками стекла, обагренной одеждой, кроссовками, браслетами, поясами. Чайный домик, сооруженный из рифленого железа, превратился в груду покореженного, расплавленного металла. Вокруг с обезумевшим видом носились люди — каждый истошно звал родных и близких. В нескольких местах уже занималось пламя.

Скорость произошедшего — все случилось за считанные секунды — повергла Экети в замешательство; жестокость содеянного вызывала ужас. Фестиваль окончился страшными беспорядками. На берегу разразилась паника: пихаясь локтями, отталкивая друг друга, сбивая с ног, пилигримы буквально по головам устремились прочь из палаточного городка. Воздух разрывался от воя полицейских сирен. Экети бросился к выходу вслед за толпой; уже на бегу он как-то натянул на себя красную футболку и шорты цвета хаки. Добравшись до главной дороги, где можно было почувствовать себя в безопасности, онге окликнул стоящего у обочины рикшаваллу:

— Брат, не подскажешь, в какой стороне вокзал?

Аллахабадская железнодорожная станция выглядела так, словно и не было никакой кровавой бойни в соседней части города. Поезда прибывали и отправлялись дальше. Одни пассажиры выходили на перрон, другие занимали места в вагонах. Вокруг суетились и хлопотали носильщики. Все шло своим чередом.

Прислонившись к кулеру, Экети стал раздумывать, куда бы ему поехать. Городов этой страны он совсем не знал, да и денег уже не осталось. И тут его взгляд упал на худого, чисто выбритого мужчину с коротко стриженными черными волосами, сидящего на скамейке неподалеку с сигаретой в зубах и серым чемоданом, притулившимся между ног. Экети вздрогнул. Перед ним был Ашок Раджпут.

Туземец мог бы еще спокойно развернуться и уйти прочь, но вместо этого подошел к чиновнику и приветственно сложил перед собой ладони.

— Ашок сахиб, здравствуйте.

Тот посмотрел на него и чуть не поперхнулся.

— Ты!..

— Экети сделал большую ошибку, когда убежал от вас, — сокрушенно промолвил туземец. — Вы не могли бы отправить меня на остров? Не хочу здесь больше задерживаться.

Недобрые искры в глазах чиновника быстро потухли, уступив место привычному презрительному высокомерию. Ашок отбросил свою сигарету.

— Ах ты, неблагодарная черная свинья. Четыре месяца на твои поиски угробил… А теперь он, видите ли, домой захотел! Что я тебе, чертов турагент?

Онге встал на колени:

— Экети просит прощения. Я буду делать все, как вы скажете. Только пошлите меня обратно на Гауболамбе.

— Для начала клянись повиноваться каждому моему приказу.

— Экети клянется кровью духа.

— Вот и отлично, — смягчился Ашок. — Тогда я, пожалуй, отправлю тебя на родину. Но не сразу. Нужно еще закончить кое-какие дела. А пока поработаешь у меня слугой. Понял?

Онге кивнул.

— А что ты делал в Аллахабаде? — спросил Ашок.

— Ничего. Убивал время, — сказал Экети.

— Успел посмотреть Maгx-Мела?

— Да. Вообше-то я только что оттуда.

— Повезло тебе, что в живых остался. Там совершили теракт, причем один из крупнейших. Говорят, бомба прикончила человек тридцать, не меньше.

— Вы тоже там были?

— Да. Это тебе плевать на свое племя, а я продолжаю искать священный камень.

— И что, он у вас?

— Нет, — с сожалением ответил Ашок. — Во время паники после взрыва кто-то раньше меня наведался в шатер Свами Харидаса.

— Значит, мы навсегда упустили святыню?

— Не знаю. Надеюсь, рано или поздно камень объявится, когда вор попытается его сбыть.

— А куда вы теперь собираетесь?

— В Джайсалмер, мой родной город. И кстати, мы едем вместе.