Шесть витков следствия

— Не будем касаться вашего дела, — успокоил Миронов. — Скажите, Валентина Ильинична, у кого вы купили золотые изделия, которые изъяты у вас в обеспечение возмещения материального ущерба?

— Ах вот оно что! — чуть ли не радостно воскликнула Яблокова. — А я-то мучаю себя догадками: зачем меня опять в милицию? Купила у одной незнакомой женщины.

— Так уж и незнакомой?

Яблокова изложила историю с приобретением крестиков точь-в-точь так же, как Никитина.

— Буфет, как вы знаете, у самого окна. Вся улица как на ладони, — продолжала она, окончательно успокоившись. — Я находилась за стойкой. И вдруг остановилось такси. Из машины вышли трое. Двое мужчин и женщина. Высокий, на вид крепкий, чуть задержался, протянул бумажку и, посмотрев на часы, что-то сказал водителю. Наверное, предложил таксисту через какое-то время снова подъехать сюда. Мужчины сели за столик у окна, а женщина подошла ко мне. Раскрыла сумочку, достала небольшой пакетик и высыпала содержимое мне на ладонь. «Здесь пятнадцать крестиков, — сказала она. — Покажите девушкам, цена пятьдесят рублей». И тут же отошла к мужчинам, села за столик. Ко мне подбежали официантки, кухонные рабочие и все крестики раскупили. Троица распила бутылку шампанского и уехала на такси.

— Кто обслуживал гостей?

— Галина Малахова.

— Приметы мужчин можете назвать?

— Тому, кто рассчитывался с таксистом, лет тридцать, в блестящей белой куртке японского производства. У моего мужа была точно такая же. Волосы темные, длинные. Второй ниже ростом и моложе. Кажется, в кожанке. Высокий приезжал с женщиной несколько раз. Я еще шутила: «Под охраной ездишь».

— Вы связывались с этой женщиной?

— Конечно, и не раз. У меня был ее телефон, записан на бумажке. Когда в столовой работала, он лежал под клеенкой на столике в буфете. Теперь же я работаю маляром. Недавно хотела позвонить: девочки заинтересовались крестиками. Я ходила в столовую, там записку с телефонным номером не нашла, дома тоже все перерыла — как в воду канула моя бумажка. Когда я звонила по тому номеру, трубку снимала старушка. Варвара Степановна ее зовут. Звонила я в понедельник и в четверг. Я спрашивала Нину Николаевну, которая затем мне перезванивала. Я ей говорила, что нашла покупателей, и она привозила. Телефон нашей столовой я дала ей при первой встрече. Во время разговора с Варварой Степановной я отчетливо слышала, как кто-то подходил к ней и просил ключи. Может, это вахта в общежитии или в гостинице.

— Вы не могли бы вспомнить номер телефона? Это очень важно.

— Я старалась, но ничего не получалось. Помню, что первые цифры «31», а последние — «12», но какие три цифры в середине — убей бог, не помню.

— Вы знаете всех, кто из ваших столовских купил у Нины Николаевны золотые изделия?

— Конечно, мы же бабы, друг другу показываем, хвастаем. Это наша слабость.

— Что еще можете сказать о Нине Николаевне?

— Не знаю, заинтересует ли вас, — вспомнила Яблокова. — Как-то в разговоре по телефону она обмолвилась, что сегодня не может приехать, собирается в Колпино и Тосно. Что бы это значило — я не знаю.

Яблокова посмотрела на подполковника печальными глазами немало пережившей женщины и горестно заключила:

— Не подвернись эти злополучные крестики, может, и не попала бы я в такую беду…

— Все может быть, Валентина Ильинична, — посочувствовал Миронов. — И через золото, как видите, слезы текут.

В дверь постучали. В сопровождении офицера вошел благообразный старик с аккуратной седой бородкой.

— Лев Исаакович, ювелирных дел мастер, — представил офицер. Он хотел еще что-то сказать, но Миронов легким жестом руки остановил его:

— Вы свободны.

Лев Исаакович выглядел намного моложе своего возраста, бросая ему вызов своей завидной стройностью, густой шевелюрой, хотя и сильно тронутой сединой, здоровым загаром.

— Мы с женой давно уже на пенсии, — усаживаясь поудобнее, рассказывал Лев Исаакович. — Вроде как на обочине. Воображение привычно связывает с этим упадок сил, увядание, угасание…

— Глядя на вас, я бы этого не сказал…

— Нам с женой на помощь пришли цветы. Все мы в старости становимся немного сентиментальными.

— Цветы, говорят, хлеб для души.

— Во-во, именно хлеб. Люблю, понимаете, цветы — мое отдохновение. Да и вы, гляжу, любитель.

Лев Исаакович обвел глазами окна, на подоконниках которых в аккуратных горшочках горели пурпурные цветочки.

— Цветы — это хорошо. Человек сердцем мягча-ет, — резюмировал он и как бы незаметно скользнул взглядом по миниатюрному пакетику, где находились золотые изделия. — Думаю, однако, что вы не за этим меня сюда пригласили.

— Вы правы, — согласился Миронов. Он пододвинул пакетик, открыл его, и на белый лист бумаги скользнули крохотные украшения. — Как вы думаете, чьих рук эта работа?

Лев Исаакович считался квалифицированным специалистом, человеком с чистой, незапятнанной репутацией. Продолжая глядеть на золотые вещицы, он сменил очки, провел руками по карманам.

— Не волнуйтесь, с оптикой мы поможем, — сказал Миронов, прошел к сейфу и вернулся с набором оптических приспособлений разной кратности. — Вот, пожалуйста. Если что еще надо, скажите.