Шестая жена короля Генриха VIII

– Ну, что же? – с возрастающим гневом спросил король. – Скажете ли вы мне наконец, по какому праву вы осмелились ворваться в мой сад во главе вооруженного отряда, в то время как я нахожусь в нем со своей супругой? Право, нет обстоятельств, извиняющих такое грубое забвение о благоговении, с которым вы обязаны относиться ко мне как вашему королю и повелителю, и меня очень удивляет, что вы, господин обер-церемониймейстер, нисколько не озаботились воспрепятствовать такой непристойности.

Граф Дуглас пробормотал что-то в виде извинения.

Но король не понял или не хотел понять его слова и продолжал:

– Старание оградить своего короля от всякой неприятности является первым долгом обер-церемониймейстера, а вы, граф Дуглас, как раз поступаете наоборот! Может быть, вы хотите доказать мне этим, что вам надоели ваши обязанности? В таком случае я увольняю вас от них, милорд, и, чтобы ваше присутствие не напоминало мне об этом неприятном утре, вы покинете двор и Лондон! Прощайте, милорд!

Граф Дуглас побледнел и, изумленно смотря на короля, неуверенно сделал несколько шагов назад. Он хотел говорить, но король повелительным жестом приказал ему молчать.

– А теперь несколько слов о вас, ваше высокопреосвященство! – сказал Генрих и с таким гневом и презрением посмотрел на Гардинера, что тот весь побледнел и потупился. – Что значит эта странная свита, с которой пастырь Божий является к своему королю? Не во имя ли христианской любви вы намерены устроить травлю в саду вашего короля?

– Ваше величество, вам известно, зачем я пришел, – вне себя сказал Гардинер. – Это произошло по приказанию вашего величества, повинуясь которому я, Дуглас и лорд-лейтенант Тауэра явились сюда, чтобы…

Видимо, Гардинер не хотел понять изменившийся образ мыслей короля, и это привело Генриха в настоящее бешенство.

– Не смейте продолжать! – крикнул он. – Как вы смеете оправдываться моими приказаниями, в то время как я с искренним изумлением спрашиваю вас о причине вашего прихода? Значит, вы хотите выставить своего короля лжецом, хотите оправдаться, взвалив все на меня?… Ах, выше высокопреосвященство, на этот раз вы сели на мель со своим планом, и я отрекаюсь и от вас, и от ваших глупых предприятий. Нет, здесь вам арестовывать некого, и, ей-Богу, если бы вы не ослепли, то сами увидели бы, что здесь, где гуляют король и его супруга, нет места лицу, которое могли бы искать вот те ищейки! Близость короля и королевы, как и близость Господа Бога, распространяет счастье и мир вокруг, и их величие освещает и осыпает милостями всякого, кто попадет в поле его лучей.

Гнев и обманутые надежды заставили Гардинера позабыть всякое благоразумие, и он воскликнул:

– Однако вы, ваше величество, хотели, чтобы королева была арестована; вы сами приказали это, а теперь, когда я явился исполнить вашу волю, вы отрекаетесь от меня!

У короля вырвался нервный крик, и он с занесенной как бы для удара рукой сделал несколько шагов по направлению к Гардинеру. Но вдруг он почувствовал, что его удерживают за руку. Это была Екатерина.

– Ох, мой супруг, что бы он ни сделал, пощадите его! – прошептала она. – Ведь все же он – пастырь Божий, и если он и подлежит каре за свои поступки, то его священное одеяние должно служить ему защитой.

– Ах, ты просишь за него? – воскликнул король. – Право, моя бедная жена, ты и не подозреваешь, как мало оснований у тебя чувствовать жалость к нему и просить для него моей милости!… Но ты права, я почту рясу на нем и позабуду о том, какой высокомерный и коварный человек скрывается под нею… Однако берегитесь, пастырь, снова напомнить мне об этом!… Вам не избегнуть тогда гнева, и я буду так же мало милостив к вам, как должен быть, по вашим словам, по отношению к другим злодеям. И так как вы – пастырь, то проникнитесь всей серьезностью своих обязанностей и всей святостью своего призвания. Ваш епископский престол в Винчестере, и я полагаю, что ваш долг зовет вас туда. Мы не нуждаемся в вас более, так как архиепископ кентерберийский снова возвращается к нам и будет исполнять при нас и при королеве обязанности своего сана. Прощайте! – Он отвернулся от Гардинера и, опираясь на руку Екатерины, вернулся к своему креслу. – Кэт, – сказал он, обращаясь к королеве, – на вашем небосклоне только что появилось мрачное облачко, но, благодаря вашей улыбке и вашему невинному лицу, оно без вреда миновало. Мне кажется, я обязан за то особенной благодарностью вам, и мне очень хочется оказать вам какую-нибудь услугу. Нет ли чего-нибудь, что доставило бы вам, Кэт, особенную радость?

– Конечно есть, – с искренней правдивостью отозвалась королева. – В моей душе горят два сильных желания.

– Назовите мне их, Кэт, и, клянусь Богом, если королю возможно исполнить их, то я сделаю это.

Королева схватила за руку Генриха и, прижав ее к своей груди, сказала: