Шестерки умирают первыми

Володя занимался тяжелой атлетикой и в свои семнадцать лет имел столь мощный торс, что со спины его можно было принять за двадцатипятилетнего мужчину. Осознание власти и могущества своего деда давно стерло детскую наивность и неуверенность с его лица, и отказа у девушек и женщин он не знал. Наташа, приезжавшая на дачу с родителями каждую субботу, была на пять лет старше его, но кого это волнует! Ни Трофиму, ни ее старомодным родителям и в голову не приходит, что между десятиклассником Володей и заканчивающей институт студенткой может быть что-то, кроме трогательной детской дружбы. Трогательная дружба, разумеется, когда-то была, дети вместе плавали в бассейне и играли в теннис, ездили наперегонки на велосипедах и смотрели до полуночи фильмы ужасов по видику. Но однажды на смену «ужастикам» и «страшилкам» пришла крутая черная порнуха. Двадцатилетняя Наташа завелась с пол-оборота, и Володя, у которого аж в глазах потемнело от желания, с одного взгляда понял, что она готова сейчас отдаться первому встречному и ей совершенно наплевать, сколько ему будет лет, пятнадцать или семьдесят пять. У него уже был довольно солидный опыт сексуального общения и с одноклассницами, и с девушками-спортсменками, вместе с которыми они выезжали на лагерные сборы, так что страха перед близостью со взрослой Наташей Володя не испытывал. Все прошло очень хорошо, и вот уже два года он регулярно ездил на дачу, стараясь не пропускать ни одной субботы.

Широкая дорога кончилась и перешла в тропу шириной метра в полтора, окаймленную деревьями. Володя Трофимов подумал, что уже через месяц голые ветки покроются нежной листвой, а через два зелень станет сочной и такой густой, что вовсе не обязательно будет дожидаться, пока Наташины родители уснут, и можно будет заниматься любовью среди бела дня, найдя местечко поукромнее…

Если бы нашелся ангел, готовый отвечать на глупые вопросы следователей, он бы рассказал, что Володя Трофимов умер с мыслью о любви.

6

На этот раз понедельника ждать не пришлось. Трофим, обеспокоенный тем, что внук что-то слишком долго добирается до дачи, послал одного из охранников навстречу мальчику, велев прихватить кое-какие инструменты на случай, если окажется, что сломался велосипед. Уже через час охранник вернулся, принеся страшное известие. А через четыре часа Трофим, попрощавшись с работниками милиции, вошел в дом, заперся в кабинете и позвонил Виталию Николаевичу Кабанову.

— Я знаю, что у тебя на днях был человек, — начал он, стараясь говорить спокойно и ничем не выдать обрушившееся на него горе.

— Был, — подтвердил Кабанов.

— Он изложил тебе свою просьбу?

— Да.

— Ты взялся ее выполнить?

— Да.

— Хорошо. Теперь слушай меня, Паровоз. Слушай внимательно, потому что второй раз я повторять не буду. Этот снайпер сегодня убил моего внука. Милиция его найти не может, а ты, Паровоз, его знаешь. Сроку тебе — три дня. Пусть выполнит задание и исчезнет с лица земли. Если через три дня эта мразь еще будет жива, менты узнают, что снайпер твой человек, и тогда тебе конец. Ты понял меня, Паровоз?

— Я тебя понял, Трофим.

— Вот и ладно. Три дня. Не забудь.

Трофим положил трубку на рычаг, но вдруг осознал, что не может разжать обхватившие ее пальцы. Все тело его словно свело судорогой, он скрипнул зубами, стараясь удержать рвущийся из горла хриплый стон, и рухнул лицом на полированную поверхность большого письменного стола.

7

Снайпер застрелил внука самого Трофима! Такого никто не ожидал. Этого нельзя было предвидеть. И все-таки злость и страх были столь велики, что Виталий Николаевич, сознавая собственную неправоту и несправедливость, обрушился с упреками на своего помощника Геннадия Шлыка.

— Я же говорил тебе, что пора прекращать! Я говорил! Говорил! Надо было остановить это сразу, после первого же трупа, это ты все время твердил, что нужно подождать! Вот, пожалуйста, дождались. Ты хоть понимаешь, чем это нам грозит?

Шлык подавленно молчал. Сказать ему было нечего.

— Откуда Трофим узнал, что у меня есть связь с этим стрелком? От тебя? Говори, сукин ты сын, ублюдок недоделанный, это ты Трофиму стучишь? Чем он тебя взял? Деньгами?

— Побойтесь бога, Виталий Николаевич, вы же никогда в моей преданности не сомневались. От добра добра не ищут, сами знаете.