Шестое чувство

– А-афигеть! Как я сам не догадался? Конечно же! Всемирно известный пушной зверек, который любит воровать чужие конспекты. У какого, блин, Кролика?

– Есть такой нарик. На Частника живет, у Шестого бастиона.

– А… откуда ты…

– От верблюда!

Я прибавил шаг. Аниськин хоть и мелкий, а коленями при ходьбе работает, как дизель шатунами, – только в воздухе мелькают.

– А можно подетальнее?

– Ты сам его вчера описал. Мелкий наркоман из гальюна! Как раз – детальнее некуда. Мне осталось только в тех краях к знакомым мужикам заглянуть да поинтересоваться нариками с района. Их не так уже и много оказалось. По приметам совпало.

– Что за мужики? Менты, что ли?..

Аниськин поморщился.

– …в смысле… милиционеры?

– У тебя откуда такие задвиги по фене? Давно уже замечаю.

– Да уж… полдня всего знакомы, а он уже замечает.

– Мне и полчаса хватит.

– Говорю же – ментяра!

– Хорош! Не смешно уже. И… да. Наводку дал местный участковый. Фамилию назвать?

– Обойдусь.

– А я бы и не назвал.

Душа-человек!

Почему все менты такие злые?

А! Профдеформация: изувеченная психика, мальчики кровавые в глазах, друзья… козлы. Думаю, хорошо, что это все я вслух не произнес. Зачем травмировать тонкую ментовскую душу? И… мой собственный затылок.

– А меня как нашел? – не давали мне покоя лавры доктора Ватсона. – Раскроешь свой дедуктивный метод?

– Тоже мне секрет. У вас в вестибюле расписание висит – по группам и кабинетам.

– А техникум, техникум как вычислил? Группу?

– Да ты сам вчера на «студента» отзывался. А по возрасту – восьмиклассник. Значит – или технарь, или фазан, пэтэушник. Для фазана лицо больно умное. Получается…

– И на том спасибо.

– Ага. Ешь. Получается… техникум. Основных у нас два, ближайший – судостроительный. Строительный сильно дальше, а студент – зверек ленивый, далеко ходить не любит. Ну а по группе… Ты вчера по конспектам убивался. Обмолвился, что типа курс выпускной, железку какую-то чертить надо. Понятно, что механик. Выпускных всего две группы на потоке: М-411 и М-421. У одной – физо на «Чайке», у другой – «Посадки» какие-то в двадцать пятой аудитории. «Двадцать» – значит второй этаж. Я туда и поднялся. А там ты… бегаешь наперегонки с каким-то очкариком. Кого сажать собрались, «посадки»? И на какой срок?

– Вам ментам… милиционерам – только дай кого-нибудь посадить!

– Я уже не мент.

– Фу! Какое грубое слово. Давно замечаю – неделикатный ты человек.

Он не ответил.

С невиданной скоростью добрались до Центрального рынка, но пересекать его почему-то не стали, как ожидалось; Аниськин внезапно свернул направо, в гору.

– Надо кое-что проверить, – буркнул он в ответ на мой недоуменный взгляд.

На подъеме справа тянулась оборонительная стена седьмого бастиона с бойницами для стрельбы. Я невольно загляделся: древнему укреплению навскидку – века так полтора, если мне память не изменяет, а блоки, вытесанные из крымбальского известняка, подогнаны друг к другу так точно, что до сих пор держатся без раствора. Умели же строить! Стена плавно без уступов повторяет крутой рельеф подъема, амбразур – штук сорок: через каждые пять метров, а смотрятся – как по линеечке.

По ниточке! Всегда восхищался.

И… что-то там Аниськин про другой бастион говорил, про шестой, кажется…

– А что ты проверить хочешь? – без обиняков спросил я его в лоб без надежды на ответ.

Ответил все же:

– Да странный адрес у этого Кролика: десятый дом на Шестой бастионной. Вообще-то мы смотрели на карте – нет там никакого жилья! Кругом склады ВМФ, подсобки разные, казарма разбитая за забором. Я там даже как-то бывал один раз наскоком – типичная свалка радиобарахла. Где там можно жить? В первую оборону там было самое серьезное в городе укрепсооружение. Вон та стенка справа была соединительной между седьмым и шестым бастионами.

– Да ты историк, Аниськин. Краевед. Превед, краевед!

– Бредишь, что ли?.. Просто хочу от этой стены пройти до адреса, может, какие жилые дома сейчас обнаружатся на месте старых бастионов. По карте не все понятно.

– А! Тогда ясно… что ничего не ясно.

Ясно стало потом.

Действительно, бывший шестой бастион в отличие от седьмого был неряшливо огорожен где современной бетонной стеной, где остатками древней известняковой кладки, странные проемы в которой местами тоже были заделаны свежим цементом. На отдельных участках прямо по старинной бутовой стене были нагромождены плиты из железобетона. А сверху до кучи еще и колючая проволока на стойках, загнутых вовнутрь.

Все по-взрослому!

Мы прошли по всей длине этого мрачного памятника надругательства над седой стариной и вдруг неожиданно в широкой нише обнаружили обычную деревянную дверь, вляпанную в совершенно обывательский заборчик из досок, выкрашенных когда-то половой краской. Понятное дело, сейчас облезлых до безобразия. Весь этот кошмар был затейливо декорирован чудовищно кривым деревом абрикоса, растущим снаружи справа от двери, густая крона которого живописала своей экзотичностью весь ужас сего архитектурного ансамбля. Нивелировала, так сказать, вопиющую убогость бытия местных аборигенов, если таковые вообще здесь имелись.